Здесь птицы не поют
Шрифт:
— Да нам не столько рыба нужна, сколько края дикие, необжитые, — поправился Петр. — Чтоб дозвониться до нас нельзя было. Иначе — какой отдых? Жалко только, что вскоре, кажется, здесь тоже какие-то выработки начнутся? Постоянно геологов здесь встречаю.
— Неправильно как-то, но изо всех сил желаю вам неудачи, — пробасил Иван. — Землю жалко. Лучше что-нибудь хорошее на севере найдите — там, среди льдов, мало кому навредите.
Внимание Рогозина отвлек Моня, не стесняясь никого глазевший на блондинку.
— А вы здесь надолго?
— Нет, на пару недель, если погода позволит, — ответил Петр. — Будь моя воля, я бы навсегда здесь остался, но… работа, знаете ли. А сюда мой комбинат никто переносить не станет.
— И оперу здесь ставить некому, — добавил Иван. — И не для кого. Так что мы здесь временно.
— И ни одного бутика, — надула губы Лара, но сразу же рассмеялась, показывая, что удачно пошутила. — А вы?
— Мы тоже на пару недель. Немножко покопаем, немножко молотками постучим, образцы соберем и обратно, — ответил Савельев.
Впечатление новизны спало, продолжавшийся разговор стал Виктору неинтересен. Он еще раз посмотрел на шевелящего кадыком Моню, из глаз которого только искры не сыпались от высокого напряжения, усмехнулся и побрел к Андреевне — посмотреть, что будет на ужин и не осталось ли что-нибудь от пропущенного обеда?
У кухни гудел дизилек, добрая повариха, под включенной лампочкой разгадывавшая кроссворды и время от времени помешивавшая здоровенным черпаком свое варево, проявила сострадание, накормив Рогозина теплым борщом. Борщ был так себе — немного пересолен, жидковатый, из сухой зайчатины, даже топленое сало не очень помогло.
— Санек этого зайца полдня гонял, — заметила повариха. — Не успел заяц жир нагулять. Так что не морщись, а жри, что дают — люди работали.
— Работа работой, но пересолила-то зачем? — хотел сказать Рогозин, но решил не рисковать — черпак в руке поварихи был длинный и выглядел тяжелым.
Виктор вздохнул безрадостно, запасся хлебом и принялся заливать в себя соленую еле теплую жижу.
— Ужин через час будет, так что сильно не объедайся, — наставительно заметила повариха и вновь погрузилась в филологические дебри.
Виктор ел, смотрел на погружающийся в темноту лагерь и пытался понять — что он делает здесь, на этой реке, с этими людьми? В голову ничего не приходило за исключением промысла божьего, в который Рогозин не верил, или же компенсации за безудержно веселые пьяные дни. А в том, что они были веселыми, Виктор не сомневался, ведь не может печальный нетрезвый человек по собственной воле оказаться в такой… голубой дали? В такой заднице оказываются только люди веселые.
— Специалист по разведению рыбы? — внезапно спросила Андреевна. — Рыбак не подходит.
— Рыбак
— Хорошо, спасибо, буду знать, — поблагодарила повариха. — Ты кушай, кушай.
Он уже съел свою порцию, когда гости начали собираться.
Поставили мотор на лодку, поручкались с Савельевым и Борисовым, остальным просто помахали руками, погрузились и отправились восвояси.
Потом был скучный ужин, где все рассказывали друг другу какую-то неинтересную чушь. Даже вкусные котлеты под такой неинтересный разговор показались пресными.
Зато устраиваясь в своем спальнике на ночевку, Виктор услышал много чего такого, что мешало уснуть.
— Ты видел, какая баба?! — восторженно спрашивал Моня каждого, кто входил в палатку. — Здесь — во! — он показывал на свою бочкообразную грудь. — Попа рюкзачком! Чоткая телка, я бы такой вдул! Да не однажды. Ее вообще не выгуливать в тайге надо, а круглосуточно пользовать со всей возможной фантазией!
— Такая тебе даст, Моня, только в твоих влажных снах, — смеялся над похотливым товарищем шестипалый Санек.
Виктор не понимал восторгов. Тетка как тетка, видали мы и даже имели и получше. Говорить даже не о чем. Разве что списать неуместные восторги на изумление дикой глубинки перед почти столичной штучкой?
— Я бы ее сначала вот так, потом вот так, — продолжал фантазировать Моня, объясняя детали очередному вошедшему. — И на клык еще! Держите меня, мужики, кажется, это любовь!
— Похоть это, — буркнул Юрик, укладываясь рядом с Рогозиным. — Забудь, замужняя она баба.
— Ты видел мужа-то? Что такой может? Лысый оперный певец. Он поди и ссытся по ночам.
Кое-кто засмеялся. И Моня, принявший этот смех за поддержку, продолжал:
— Виагру пачками жрет. Видно же по бабе как ей мужской ласки хочется. Спорим, что я ей вставлю?
— Нет, Моня, не стану я с тобой спорить. Плохой это спор, никуда не годный, — якут отвернулся от спорщика.
— А что поставишь? — из дальнего конца палатки подал голос Гоча.
— Зарплату свою за все время! — раздухарился Моня, окончательно уверовав в свое превосходство над тщедушным Иваном.
— А что взамен?
— Тоже зарплату!
— Дурак, что ли? — заржал Гоча. — Тебе значит и удовольствие и деньги? Вот дурной! Твой же риск, ты и должен больше башлять.
— Ну а что тогда? Не знаю.
— Карамультук у Гочи забери, — хмыкнул Юрик.
— Точняк! — обрадовался Моня. — Слышь, если я вдую, то заберу твой карамультук!
Гоча подумал полминуты и согласился:
— Годится, только доказательства должны быть железные!
— Хе, — хмыкнул Моня. — Я тебя в зрители позову, когда время придет.