"Зэ" в кубе
Шрифт:
___________________________________________________________________________
Минакия!!!
Наверное, середина августа 2000
Странно звучит, конечно, но я потерялась. После прохождения портала выпала в какую-то нереальность и до сих пор в ней пребываю. Засыпаю под звёздным куполом, в объятиях любимого. Просыпаюсь – и первым делом вижу бездонное небо над головой. А потом – его глаза и улыбку. А Дом? Он одушевлён, сомнений никаких. Открывается мне навстречу, согревает, укутывает в уют маленьких ежедневных ритуалов, балует и преподносит сюрпризы в виде чудесно пахнущих букетов или свежеиспечённого печенья. Очень любит, когда я готовлю вместе с ним. Хочу дать ему имя.
Всё, что происходит со мной сейчас, называется чудом. Я попала в волшебную страну. Или сплю. Только бы никто не разбудил.
Переход прошёл очень быстро, напрасно я так боялась, практически ничего не ощутила. Описать это состояние не смогу, оно находится за гранью восприятия. Помню только нарастающую вибрацию, от которой всё тело налилось тяжестью, а вслед за этим – яркая слепящая вспышка и ощущение лёгкости, парения. Оно
22 сентября 2000
Восстановила личный (земной) календарь, пока останусь на нём, так мне проще. Зимарская манера ограничиваться порядковым номером дня и года (к примеру, сегодня 265-й день 15893 года от Сотворения) кажется мне скучной. Даже не представляю, что они будут писать, когда счёт годов перевалит за второй десяток тысяч? Впрочем, я этого очевидно не застану. Хотя Тадеш (при общении я зову его новым именем, но здесь, в дневнике, мне уютнее, когда он Тадеш) пообещал, что добьётся для меня продления сроков жизни. Он называл настолько нереальные цифры, что я рассмеялась. Минимум полторы тысячи. Минимум? Вообразить не могу. Не представляю, каким образом он собирается это сделать – насколько я смогла понять, галмам никто не дарит дополнительные годы жизни. Их предел, как и у трибов – максимум 100 лет. Вообще, раз уж я коснулась этой темы, по отношению к галмам творятся отвратительные вещи. Тадеш предпочитает не обсуждать со мной всё это, но я несколько раз украдкой смотрела Айкон. Если честно, настолько противно стало, что больше не хочу подключаться даже к нейтральным инфо-пакетам. Бедные куклы… Они выглядят абсолютно настоящими, все, как одна, красавицы – и на любой вкус. Невероятно хороши. Рядом с ними я чувствую себя замухрышкой – особенно сейчас, когда моё тело стремительно меняется. Каждый демиург имеет право создать для себя галму. Но, поскольку не каждый демиург состоятелен настолько, чтобы вложиться в заказ-элит, галмы делятся на категории. Самые дешёвые годны только для секса. Они не выражают эмоций, не обучаемы, не мыслят даже примитивными категориями. По сути, резиновые куклы из земных секс-шопов, разве что с привлекательной натуралистичной внешностью, тёплые, способные к выполнению минимального количества вложенных при создании программ. Как я поняла, они устраиваются как раз таки намного лучше элитных товарок. У их хозяев нет возможности менять игрушки, поэтому эконом-галм держат вплоть до полного выхода из строя. А вот куколки высших демиургов… Иной класс игры. Нечто среднее между японскими гейшами, элитными проститутками и девушками из эскорт-услуг высочайшего класса – умны, с высоким IQ, быстро учатся, способны к нетривиальным решениям. Но при этом покорны воле своего создателя. Совершенно безропотны, что бы ни происходило. У них повышен болевой порог – в их же интересах – потому что хозяин может оказаться любителем распускать руки. Оторопь берёт. Их дарят. Их продают. Ими меняются. Сдают в аренду. Они быстро надоедают. При перепродажах они постепенно проходят долгий путь вниз – от элитарных хозяев до полунищих неудачников, срывающих на них свой гнев за неудавшиеся жизни. Их даже могут выгнать – и тогда им дорога в унит-полис, в публичные дома трущоб. К тем трибам, что бунтуют против системы и не желают быть винтиками в общем механизме. Жалости к галмам они не испытывают, поскольку считают их главным символом неравенства. А ведь элит-галмы способны мыслить и чувствовать, они разумны. Когда я пытаюсь понять, что движет элоимами, мне становится жутко. Не хочу думать, что Тадеш мог быть таким. Но ведь мог. Он говорил, что у него было много «игрушек». Где они сейчас? Наверное, я никогда не спрошу об этом. Это трусливо, но я не знаю, что делать с такой правдой.
Да, он очень дорожит мной. Буквально носит на руках, исполняет любое желание. Каждый вечер разговаривает с малышом, поглаживая при этом мой живот. Тадеш светится от счастья. Он зажигает меня – в каждом его прикосновении бережный огонь. Люблю его, очень люблю. Но мне неспокойно. Боюсь, что в доме его души есть много неоткрытых комнат…
5 октября 2000
Я так быстро меняюсь, что каждое утро заново узнаю себя в зеркале. Животик выглядит очень даже аккуратно, у нас в роду все красиво носят. Но грудь… Ещё больше увеличилась, тугая, соски потемнели. Тад в восторге. Я, если честно, не очень, мне гораздо больше нравится мой обычный «почти третий». Но любое изменение во мне теперь имеет отношение в первую очередь к ребёнку, поэтому – пусть что угодно прирастает, лишь бы ему на пользу. Надеюсь, что у меня будет молоко, очень хочу кормить малыша как можно дольше. Он часто толкается, пока ему хватает места для кувырков и кульбитов, но ещё неделька-другая – и придётся определиться. Только бы он правильно улёгся, вниз макушкой, очень боюсь осложнений. Тадеш настроил
Тан зачастил, ходит практически через день. Тадеаш всегда ему рад, они очень близки, но у меня его визиты оставляют гнетущее впечатление. Не покидает ощущение, что он… мм… приценивается. И ещё меня дико раздражает его манера касаться меня всякий раз, когда я оказываюсь в пределах досягаемости. Причём это он делает тогда, когда не видит Тад. Я в сомнениях – рассказывать ли об этом Тадеашу? Не хочу прослыть сварливой женой, которая первым делом после свадьбы отваживает друзей мужа. Пытаюсь найти разумные объяснения происходящему – например, Тану в диковинку видеть живую женщину, – но сердце к нему у меня всё равно не лежит. Наверное, всё же соберусь с духом и поговорю с Тадом.
7 октября 2000
Мы впервые поссорились. Из-за Тана – недаром я опасалась начинать этот разговор. Тадеаш не принял всерьёз мои слова, а когда я сказала, что Тан постоянно прикасается ко мне, почти оскорбился – за друга. Ответил, что безгранично доверяет Тану, потому что их дружба проверена временем. И что они вместе ещё с тех времён, когда мои предки только-только научились строить первые дома. Очень задел меня, словно пощёчину влепил. С трудом удержалась от слёз. Но – удержалась и ответила, старательно контролируя голос, что у нас, вообще-то, одни предки. А потом не выдержала и расплакалась – одиночество нахлынуло, захлестнуло с головой. Остро поняла, что я в чужом мире. Одна. А мир ко мне, скорее всего, враждебен. Но тут малыш пнул меня так сильно, что я охнула и схватилась за живот. Тад моментально изменился в лице, подскочил, схватил на руки, поволок к интельдоку – еле отбилась от этой непрошенной заботы. Конечно, мы помирились. Тад просил прощения, каялся за свою горячность. Просил меня потерпеть – ему трудно сразу научиться чувствовать мои настроения и состояния. Сказал, что понимает, насколько я одинока здесь – на что я ответила, что никогда не буду одинокой, если между нами не будет посторонних. Выслушал спокойно, задумался. Обещал, что впредь не позволит себе подобных вспышек. Видела, что он действительно огорчён – и не только потому, что я себя нехорошо почувствовала. Ему, кажется, было стыдно. Но насчёт поведения Тана не прозвучало ни слова. Не знаю, что и думать. Лучше всего, видимо, если в его визиты я буду уединяться. Так будет спокойнее – для меня в первую очередь.
20 октября 2000
Нужно слушать свою интуицию, она плохого не посоветует. Вот уже вторая неделя, как Тан у нас не появляется – после того, как я трижды отказалась выходить из комнаты, когда он приходил с визитами. Хотела обратить на это внимание Тада, но потом передумала – ни к чему провоцировать, ни один мужчина не любит, когда его ошибки замечают. Как бы там ни было, сейчас всё замечательно. Мы много гуляем по вечерам, если Тадеш не на инспекциях. В основном пешком, в парке возле Дома. Трижды летали к морю. Скоро дни Прилива, станет опасно, но пока там так хорошо, что однажды я уговорила мужа остаться на ночёвку. Он устроил нечто вроде походного домика – аналог палатки, но настолько комфортной, что в ней можно запросто прожить целое лето. Ох, опять я за своё – на Зимаре всегда лето. Мне очень нравится здесь. Но иногда я скучаю по маме, беспокоюсь, всё ли у неё в порядке – ведь у нас нет никакой связи. Тадеаш успокаивает меня тем, что отсутствие новостей в нашем случае – само по себе хорошая новость. У него есть договорённость с кураторами земного портала – в случае (тьфу-тьфу-тьфу) серьёзных проблем с мамой нас известят.
28 октября 2000
Дохаживаю последние недели. Скоро рожать. Ориентируюсь на 10-14 ноября – и интельдок со мной в кои-то веки согласен. Живот опустился, мне стало намного легче дышать – мама когда-то говорила, что это верный признак скорых родов. Малыш уже не кувыркается, без жалости пиная мамину печень, а степенно ворочается, иногда ощутимо выпячивая то ладошку, то пяточку. Тад в такие моменты целует живот в том месте, где только что был бугорок, – и мальчик в ответ легко толкается в тесной утробе. Я уже не боюсь. На меня снизошло какое-то вселенское спокойствие. Крепнет уверенность, что у нас всё получится. Пишу это, а маленький что-то делает – словно ладошкой изнутри гладит, и от этого – свет…
15 ноября 2000
Позавчера родился наш мальчик. Наш Кир. Мы справились. Я весь день накануне родов не находила себе места, но Тадеаш не отходил от меня, успокаивал, вселял уверенность. Роды прошли как по учебнику – десять часов от первых схваток до появления сына на свет. Тадеш принял его – и заплакал. И я следом. А малыш сделал первый вдох – и закричал. Тадеш поднёс его ко мне, положил на мой живот и лёг рядом. Малыш сразу же затих, только всматривался в нас так серьёзно, словно уже мог видеть. Мы все были вместе, были единым целым. А потом Тадеш сказал: «Подумать только, за прошедшие четыре с лишним тысячи лет это первый зимарский ребёнок, рождённый естественным путём. Вот он, лежит на животе своей матери, узнаёт вкус её молока, морщит лобик, шевелит крохотными пальчиками, уже живёт какой-то своей обособленной маленькой жизнью… Твой и мой сын. Это же чудо. Настоящее чудо, любимая. Я могу быть хоть трижды демиургом, но мне оно недоступно. Его создала именно ты».
Слушала его, смотрела на спящего малыша, а слёзы текли сами по себе. Оказывается, счастливые слёзы – такие сладкие…
25 августа 2001
Возвращаюсь к своей давнишней привычке вести дневник. Некоторое время было совсем не до него, но мысли и чувства копились. Всё-таки обращение к невидимому собеседнику – лучший вид разговора для интроверта.
Прошёл год, как я покинула Землю. Пишу – и себе не верю. Вся эта путаница с летоисчислением (мне до сих пор привычнее пользоваться земным), и самое главное, масса событий, произошедших с прошлого лета, никак не укладываются в обыденные категории. Год, стоящий целой жизни. Год новой жизни. Год настоящей жизни – потому что прежде я только думала, что живу.