Зеленое море, красная рыба, черная икра
Шрифт:
Неожиданно мое внимание привлекла одна из бумаг – мятая, на серой волокнистой промокашке: она слегка высовывалась из стопы «для служебного пользования», которую я всегда аккуратно выравнивал и подбивал, прежде чем уложить в сейф.
«Кто-то заглянул в мой ящик… – Открытие это не ошеломило меня. – Кассеты! Записи с показаниями Вахидова!»
Кто-то из имевших доступ в помещение выполнял задание браконьереко-административной мафии…
«Но кто? – Мне ничего не было известно о ключах, которые могли остаться у прежнего владельца этого нетранспортабельного
Со смертью снабженца игра начиналась серьезная.
«Баларгимова нельзя оставлять на этом берегу. Иначе его убьют. Нельзя и открыто отправить с небольшим конвоем. Я не могу рисковать людьми».
Я вынес постановление об аресте и этапировании Баларгимова, заверил гербовой печатью, спрятал второй и третий экземпляры в бумажник – теперь они должны были постоянно находиться со мной.
Позвонил Бураков:
– У вас нет Гусейна?
– Нет.
– Где он может быть? Не знаете?
– Не знаю, – лгал я. – Может, в аптеке на Шаумяна. Ее не открыли?
– На ремонте!
– Что там у вас?
– Заявитель. Я хотел, чтобы Гусейн на него посмотрел. Ладно, я позвоню позже.
– Орезов тут?
– Тоже куда-то уехал.
Я окликнул Гезель:
– Вызови, пожалуйста, капитана судна «Спутник» – Антонова. У нас записан его телефон…
– Антонов? – спросила Гезель. – А имя-отчество?
– Он был понятым по делу Ветлугина. Посмотри. Попроси срочно заехать.
С Русаковым и руководством парома я предполагал связаться самостоятельно.
– Разрешите, Игорь Николаевич?
Показался Хаджинур Орезов в кожаной куртке, с которой он никогда не расставался, с высовывавшимся снизу ремнем, уходившим под мышки, к кобуре.
– Что там случилось, в дежурке? – спросил я.
– Ничего особенного, – он остановился у балюстрады. – Заявитель пришел. Говорит, ночью на пароме у него триста рублей украли. Из каюты. Врет как сивый мерин. Только не могу понять – зачем? Триста рублей от нас он все равно не получит… – Хаджинур был явно озадачен. – Если бы заявил, что украли документы, – тут ясно!
– Разберетесь… – Меня интересовало другое. – Что с ружьем Ветлугина?
– Интересная история, Игорь Николаевич. – Орезов оживился. – Ружье 141917, которое подняли со дна залива, значилось за гражданином Изутиным. Изутин продал его некоему Яскину, тот – Досову…
– А Досов…
– Нет! Ни за что не догадаетесь! Досов заявил, что ружье, которое ему продал Яскин, у него дома!
– Не понял.
– Сейчас поймете. Поэтому я взял Досова с работы, поехал к нему домой и осмотрел ружье. Тоже шестнадцатого калибра ТОЗ. Но номер другой!
– Не понимаю.
– Я тоже не понял. И повез Досова вместе с его ружьем к Яскину…
– Хаджинур! – взмолился я.
– И что же выяснилось? – Орезов, довольный, прошелся по кабинету. – Оказалось, примерно года три назад Яскина, пьяненького, задержала с ружьем водная милиция. Ружье отобрали и долго тянули: «Зайди завтра, зайди в конце недели…» А когда вернули, он заметил, что ружье в милиции подменили. Его-то он и продал Досову…
– А ружье, которое отобрали?
Хаджинур развел руками:
– Выходит, осталось у кого-то из сотрудников. И исчезло! А потом снова возникло… Теперь уже с морского дна! А перед тем успело выстрелить! Прямо в лоб Ветлугину…
– Любопытно.
Нас прервал звонок Буракова:
– Гусейна еще нет?
– Нет.
– А Хаджинур?
– Сейчас вошел.
– Не задерживайте его, Игорь Николаевич! Он очень нужен…
Разбирательство со лжезаявителем, по-видимому, потребовало больше сил, чем первоначально казалось.
– Сейчас идет… Вот что, Хаджинур, – сказал я, положив трубку. – Завтра с утра меня может не быть. Агаева тоже нет… Необходимо организовать конвой в Красноводск. Довиденко перечислил Касумова за нами… Я решил Мазута отпустить.
– Зачем конвой?! Я сам за ним съезжу!
Орезов ушел. Вскоре я тоже спустился к дежурному.
Дежурный – капитан Баранов – выдавал оружие заступавшей на пост смене.
За столом Хаджинур и Бураков продолжали разговаривать с заявителем, плутоватого вида мужчиной с короткой стрижкой. Когда я появился, он внимательно-фиксирующе глянул в мою сторону.
– Где ваши вещи? – спросил его в это время Хаджинур. – Вы что, приехали в командировку без вещей?
– А какое это имеет отношение? Я пришел заявить, что у меня украли деньги… – Он снова взглянул на меня, пытаясь привлечь к разговору. – А вы мне – «где документы, где остановился, где вещи?». Вы мне найдите деньги, которые у меня украли на пароме.
Он явно намекал на нежелание милицейских регистрировать его заявление.
– Будете искать? Или нет? Иначе я ухожу.
Бураков смущенно протрубил в поднесенный к носу платок.
– Мы хотим убедиться в том, что деньги действительно были. А вы не позволяете!
Хаджинур снова вмешался:
– У вас еще есть деньги с собой?
Мужчина поколебался:
– Предположим, есть.
– Покажите…
– А зачем? – Он играл какую-то игру, которую я не был в состоянии понять.
Несколько секунд они препирались. Наконец заявитель достал кожаный новый бумажник, осторожно, чтобы работники милиции не могли видеть содержимое, пошарил пальцем между прокладками…
В ту же секунду Хаджинур ловко выхватил из его рук портмоне, раскрыл. Три купюры – достоинством в сто рублей каждая – упали на стол.
– Триста рублей. – Хаджинур не стал осматривать бумажник, вернул владельцу. – А вы говорите, они пропали!
– Это другие триста! – Заявитель сжал портмоне.
– Значит, вы те триста отделили?
– Да!
– Для чего?
– Просто так!
Он врал, но я не мог догадаться, зачем ему это нужно.
Милицейская система отчетности давно приспособилась под своих малокомпетентных руководителей, периодически встававших у республиканских и союзных министерских штурвалов. «Зарегистрировал преступление – раскрой его, не можешь раскрыть – лучше не регистрируй…» – оборачивалось на практике.