Зеленоглазое чудовище. Венок для Риверы
Шрифт:
В углу комнаты располагался сервант времен Регентства, переделанный в бар. Миссис Тэтчер подошла к нему, налила два бокала шерри из графина и подала один Эндрю:
— Возможно, вам это покажется не совсем уместным, но, Эндрю, я хотела бы, чтобы вы знали, как я вам благодарна. Когда Маурин уехала от нас в Нью-Йорк, я очень беспокоилась за нее. Я совсем не была уверена, что мы смогли ей как-то помочь. И для меня и для моего мужа было великой радостью узнать, что она встретила вас, милого, доброго, ну, того, кто так полюбил ее.
Она снова села в кресло и подняла бокал за него.
— Я надеюсь, вы не рассердились на то, что я сказала. Надеюсь, что вы меня правильно поймете, и даже чуть помогу вам, если
Эндрю начал понимать, что боль может возникнуть из-за самых неожиданных причин. Она может возникнуть даже из-за прекрасной женщины, старающейся быть любезной.
Помня каждую фразу письма, он сказал:
— На самом деле между вами произошла какая-то неприятность, не так ли? Она уезжала от вас в Нью-Йорк, потому что вы в некотором смысле выставили ее за дверь.
Веки миссис Тэтчер вздрогнули.
— Так она вам сказала?
— Это она подразумевала.
— Но все было совсем не так, поверьте. Ее не выгоняли. Просто мне казалось, что для нее же будет лучше уйти.
Она остановилась в замешательстве. Для нее же лучше. Что женщина вроде миссис Тэтчер может иметь в виду, говоря, что «самым лучшим» для Маурин будет покинуть дом в девятнадцать лет, если только не подразумеваются какие-либо сложности, связанные с сексом?
Он ввязался в игру и спросил:
— Это все из-за того мужчины, не так ли?
Румянец вспыхнул на щеках миссис Тэтчер, полностью ее выдав.
— Значит, она рассказала вам?
— Она рассказала совсем немного. Не бойтесь сделать мне больно, миссис Тэтчер. Я знаю, кем была Маурин. Правда не может измениться от моих чувств к ней.
Миссис Тэтчер посмотрела на свой бокал и затем снова на Эндрю.
— Думаю, я для нее была главным злодеем.
— Не совсем.
— Но так и было, конечно, потому что именно я… ну, застала их. Неужели она вам этого не рассказала?
— Об этом я сам догадался.
— Тогда вы понимаете, как невероятно тяжело далось мне это решение.
Как Эндрю и ожидал, теперь, когда он вынудил ее сознаться, ей страшно захотелось оправдать свою позицию.
— Я не знаю, назвала ли она вам его имя. Надеюсь, что нет. И надеюсь, что никто никогда этого не узнает, не из-за него, естественно, но ради его жены. Она удивительная женщина, одна из моих лучших подруг, и у нее никогда не было ни малейшего представления о том, что происходило. О, я считаю, что он был виноват, конечно, виноват, но я думаю, что его покорила энергия Маурин, ее страсть к жизни. Он зашел чересчур далеко, дальше, нежели намеревался. А что касается Маурин, она совершенно потеряла голову. Счастливый женатый мужчина. Здесь была только романтика. После многих лет бедности и ссор с ее собственным отцом такой обаятельный мужчина, сын выдающихся граждан, просто должен был показаться ей ослепительным. Но ей было всего девятнадцать. Она считала это любовью, я уверена. Вот почему решение далось мне с таким большим трудом.
Она поставила бокал с шерри рядом на столик и обратила беззащитный взгляд к Эндрю.
— Не думаю, что я сердилась или же была сторонницей всего этого. Говоря по правде, нет. Просто я знала, что у него никогда не было серьезных намерений оставить жену; я знала, что положение Маурин было несносным. Вот почему единственным разумным решением, как оказалось, было прогнать ее. Я дала ей денег и постаралась внушить, что это ради ее же блага. Но не думаю, что до нее дошло, она была очень резкой. После того как она ушла, я думала, что она никогда не простит меня, и приготовилась смириться с этим. Однако я рано осудила ее. Люди так часто недооценивают других. Когда мы переехали в Нью-Йорк, она пришла повидаться со мной в первый же день после нашего приезда, и она была изумительна, действительно изумительна. Когда она пришла, то сказала, что не только просит у меня прощения, но и благодарит меня. Она сидела там, да, прямо там, где сейчас сидите вы, и говорила: «Подумать только, я ненавидела вас за то, что вы заставили меня уехать в Нью-Йорк, тогда как сейчас я понимаю, это было лучшим, что только могло со мной произойти, потому что именно здесь я нашла Эндрю… и любовь».
Эндрю тоже отставил свой бокал с шерри. Он испугался, что от напряжения может пальцами раздавить его. Кто-то в Пасадене — эмоционально недозревшее отродье, сын какого-то магната, о котором он никогда не слышал и который, во всяком случае, сейчас не интересовал его. Но Маурин приходила к миссис Тэтчер с благодарностью, говорила, что обрела любовь с ним. Это было шесть месяцев назад, больше года с тех пор, как она написала то письмо Розмари.
Теперь, когда он услышал это от миссис Тэтчер, у него опять мелькнул безумный проблеск надежды. Разве не возможно, что злобная разнузданность письма Маурин явилась результатом желания отомстить за разрушение того, что ей казалось великой любовью? Даже если допустить, что она выходила за него замуж, преследуя свои цели, разве не было возможно, что ее израненная душа постепенно излечилась, благодаря его любви? Он вспомнил, как жена прижалась к нему в такси по пути к Биллу Стентону: «Я люблю тебя». И опять, казалось, она в его объятиях — неужели это было только две ночи назад? — прильнула к нему, принимая и возвращая любовь, которая в тот момент казалась абсолютно убедительной. Разве письмо, написанное полтора года назад, может свести на нет то, что он почувствовал два дня назад?
Не было ли его отречение от жены предательством не только по отношению к ней, но и к самому себе?
Он смотрел в умное, доброе лицо миссис Тэтчер с таким упорством, будто только в нем мог найти ответ на мучивший его вопрос.
— Она сказала вам, что была счастлива и любила меня?
— Разумеется, Эндрю.
— И вы считаете, что она говорила правду?
— Я убеждена в этом. Маурин не обманывала, я уверена. Ей было тяжело. Неудачное начало, она была расстроена, неуверенна и, да, какое-то время завидовала. Вероятно, самым ужасным для нее оказалось так резко окунуться в наш мир, мир богатства и безопасности. Я уже говорила, что какое-то время думала, будто она ненавидит нас. Я знаю, так и было. Но это был лишь определенный период. Она была доброй девочкой, девочкой, у которой было много любви, чтобы отдать ее тому, кого она сочтет достойным.
Миссис Тэтчер поднялась снова и приблизилась к Эндрю, положив руку ему на плечо.
— Извините, Эндрю. Я должна была догадаться и не говорить об этом. Но раз уж я была настолько глупой, то позволю себе продолжить. Вы, вероятно, не осознаете сейчас, в своем потрясении того, что произошло, но придет время, когда опасением будет узнать от кого-то постороннего, непредубежденного, что вы были хорошим мужем и что Маурин любила вас всем сердцем.
Она любила всем своим сердцем…
Эндрю увидел, как блеснуло обручальное колечко, упав из его ладони в решетку канализации.
Глава IX
— Эндрю.
— Да, миссис Тэтчер.
— С вами все в порядке?
— Все в порядке.
Зазвонил телефон. Миссис Тэтчер ответила и принялась болтать о бриджевых раскладах. Банальности, сыпавшиеся на Эндрю, казалось, поступали с другой планеты. Забудь все, что она сказала, думал он. К чему изводить себя надеждой, которая может принести только боль? Что такое миссис Тэтчер, как не женщина из общества со множеством условностей, старающаяся быть любезной? Что она в действительности может знать о Маурин? Нед знал Маурин. Письмо показало истинную Маурин. «Интригующая сучка». Остановимся на этом.