Зеленые глаза Баст
Шрифт:
Отведав настоящий сельский ужин, в котором малое число блюд с лихвой возмещалось обильностью порций, я раскурил трубку и спустился в питейный зал, надеясь разузнать об этом крае из первых рук от какого-нибудь случайного посетителя, подходящего для этой цели.
За стойкой с трубкой в зубах восседал хозяин трактира, довольно неразговорчивый представитель своей братии, а в зале был единственный гость — смахивающий на цыгана мужчина с безумными глазами, одетый в костюм егеря, в крагах и меховой шапке. В углу рядом с ним стояла
— И как тут охота? — спросил я.
Мой вопрос, кажется, немало повеселил его.
— Лучше не бывает, — последовал ответ, — дичи хоть отбавляй, к бабке не ходи, вот только никому, кроме юного Джима Кордера, она не нужна! — Он подмигнул трактирщику.
Хозяин глухо заворчал, и гость, как видно, признал в этом смех, потому что и сам расхохотался — дико и не очень приятно. Я пришел к выводу, что «юный Джим Кордер» — неистощимый источник местных шуток.
— Кажется, вы зайца с куропаткой не перепутаете, — произнес я, — так что поверю вам на слово.
Сказанное заставило хозяина вновь издать грудной рык, а мой новый знакомец, егерь, и вовсе зашелся в порыве диковатого хохота.
— Вот что я вам поведаю, сэр, — вскоре проговорил он, — эти птахи признают меня за отца родного, точно-точно. Я с ними поутру здоровкаюсь, а они давай мне кланяться, уж поверьте.
Смех утих, и я почувствовал, что пришла пора расспрашивать.
— Сдается мне, — начал я, — что нынче охотников здесь по пальцам сосчитать?
Оба мои собеседника помрачнели.
— Точно так, сэр, точно, — подтвердил егерь. — Он тут не ошибся, да, Мартин?
Мартин, трактирщик, что-то проворчал в ответ. Я догадался, что гость у него в немилости.
— Край наш, — продолжил егерь, широко махнув рукой куда-то в сторону, — гиблое место. Гиблое, точно, Мартин?
Мартин забурчал, а егерь украдкой бросил на него взгляд.
— Как сэр Бернем богу душу отдал, все пошло наперекосяк. Точно-точно, сэр. Все словно подменили. Зима аль лето, всякий день затишье. В Парке безлюдье, не тот он ныне, что прежде, а, Мартин?
Мартин снизошел до разговора, вынул изо рта трубку и выразил согласие:
— Точно так, Хокинс.
Минуту или две все молчали. Хокинс с Мартином как будто погрузились в размышления об упадке Аппер-Крос-слиз, и я никак не мог отделаться от ощущения, что в глубине души Хокинс рад этому.
— Леди Каверли, конечно, по-прежнему живет в Парке?
— спросил я.
— Угу. — Хокинс кивнул. — Меня не выгнала, меня да женку мою, да, не выгнала, ибо она самая что ни на есть леди. Но все поменялось, покатилось кубарем. Точно, Мартин? — спросил он, хитро глянув на невозмутимого трактирщика.
— Точно так, — поддакнул тот.
— Лучшую часть дома заколотили, — сообщил Хокинс.
— Лошадей нету,
— Но должны же быть еще слуги, — вставил я.
— Дык моя старуха! — торжественно возгласил Хокинс.
— Я так и говорю!
— Иными словами, леди Каверли живет одна в поместье только, э-э, с миссис Хокинс?
На мой вопрос ответил трактирщик Мартин:
— Все наперекосяк, — заметил он и опять отправил в рот трубку, которую вынимал лишь ради меня.
— Да тебе и половины не ведомо, — заявил Хокинс. — Вот чем я, к примеру, занимаюсь? Вот ответь-ка, чем?
Произнеся это, он многозначительно посмотрел в глаза трактирщику и умолк. Даже то, что он принял мое предложение вновь наполнить его кружку, не привело к последующим откровениям. Мне вкратце сообщили, каков будет урожай зерна и фруктов, но недавний обмен взглядами между трактирщиком и Хокинсом казался молчаливой договоренностью о том, что разговор о Фрайарз-Парке и так зашел слишком далеко.
Дело было действительно темное, и, естественно, не могло не возбудить мое любопытство. Деревушка и без того, даже в сиянии летнего вечера, представлялась местом уединенным, но теперь это проявилось в полную силу. Сидя в тишине небольшого зала, я припомнил, что старинные дома справа и слева от «Эбби-Инн», по всем признакам, были заброшены, а малое количество посетителей в трактире наверняка объяснялось не качеством эля — как раз он был превосходным. Население Аппер-Кросслиз словно выкосило какой-то напастью. Все представлялось весьма интересным.
Размышляя о происходящем и время от времени вставляя словечко в чисто механический и очень отрывочный разговор, продолжающийся между хозяином и Хокинсом, я смотрел то на одного, то на другого и все больше убеждался, что они на ножах. Я сидел в сторонке, и вошедший в питейный зал мог заметить меня, только оказавшись у стойки; иначе я бы никогда не стал свидетелем одного необычного происшествия.
В натужной беседе возникла пауза, и я услышал звук шагов по мощеной дорожке, ведущей к трактиру. Хокинс с хозяином быстро переглянулись и, к моему удивлению, вопросительно уставились на меня. Но не успел я не то что вымолвить слово, но даже догадаться, что таится за этой подспудной тревогой, как вошел молодой человек, и его походка и одежда мгновенно заинтриговали меня.
Итак, он был облачен в карикатурно «модную» пиджачную пару, а на обильно сдобренных бриллиантином темных волосах красовалась лихо заломленная соломенная шляпа. При нем были перчатки и ротанговая тросточка, и держался он хватом. Крепко скроенный и мускулистый, он был не лишен того, что обычно зовется грубоватой привлекательностью, однако его главной отличительной чертой являлась хирургическая повязка вокруг шеи вместо воротничка, причем лицо представляло собой настоящую мозаику из липкого пластыря!