Зеленые листы из красной книги
Шрифт:
— Только бы Задоров догадался остаться на месте! — Лида непрерывно понукала коня. — Если он поедет за Волной, вся четверка непременно потянется по ее следу. Тогда не знаю что…
Зарецкий поднялся на стременах, он вскидывал руки и с размаху опускал их. Поймет ли?…
Борис Артамонович понял, а может быть, опыт подсказал ему решение. Не ускакал, медленно продолжал двигаться с края на край поляны. Отрезал путь за беглянкой.
Зубры взяли левей, идти на человека, куда вел след Волны, не рискнули. Журавль повел их по просеке. Остальные шли за ним.
В помощь Кожевникову
Вид навеса у дороги, похожего на асканийские постройки, кучи травы, свеклы и моркови соблазнили зубров. Они топтались у сарая. Охрана держалась в стороне. Поселок словно вымер. Ни собачьего лая, ни куриной возни. Зубры идут. Зубры!
Ночь прошла спокойно, звери отдыхали. Люди тоже. От ушедших за Волной известий не было. Лида волновалась. Зарецкий чувствовал себя виноватым. Все с нетерпением ждали утра.
Рассвело. Сохрайские жители начали выказывать любопытство, люди появлялись во дворах. Хлопали двери. Сторожа упрашивали, чтобы не выпускали собак, да и сами поостереглись. Зубрам предстояло пройти невдалеке от домов.
Еруня поднялась и первой вышла из сарая. Просеку закрывал туман, зубрица видела плохо, но с трех сторон чувствовала людей, охрана осторожно понукала зверей идти по лесной опушке.
Пошли нехотя. Миновали поселок, где за окнами на них смотрели десятки любопытных глаз. Шли спокойно, останавливались пощипать траву. И тут впереди на просеке вдруг зафыркала лошадь. Из тумана возникла телега, а в ней три женщины — гости из Новопрохладной… Ух, как вскинулась, хвост трубой, Еруня! Захрапела, нагнула морду — и на подводу! Она считала себя старшей в стаде и вела себя соответственно этому. Кто-то успел крикнуть женщинам:
— В лес, в лес, с дороги!
На телеге завизжали, задергали вожжами, лошадь уткнулась оглоблями в густой подлесок. Счастье их, что Еруне пришлось бежать на гору, это и дало лишнюю минуту встречным. С необычным проворством женщины очутились на деревьях, прямо с телеги повисли спелыми грушами — и замерли. Еруня ударила рогами по задку телеги, как тростинку, сбила перекладину, сиденье и понеслась дальше. Остальные зубры промчались мимо.
В четыре часа стадо прошло недалеко от кордона. Охрана сжимала кольцо. Еще через час с небольшим грязные, уставшие зубры зашли в большой загон на Сулимной поляне, в нескольких километрах от кордона.
Закрылись широкие ворота. Дома! Теперь за Волной…
Едва отдохнув, егеря поскакали к месту, откуда ушла навстречу неведомым опасностям своенравная зубрица.
Лес прочесывали в пределах видимости соседа. Коней вели в поводу. Вскоре наткнулись на Кожевникова. Он шел пешком, за ним ковылял раненый конь: нога лошади была порвана ударом рога.
— Вчерась сошлись, — сказал Василий Васильевич. — Я к дороге зубра тесню, а он к реке рвется, воду чует. И на меня. Раза три увернулся, а потом все ж зацепила. Вон как порвала. И со скалы на скалу, как коза. Вы уж не шибко наступайте, пущай успокоится, а то рухнет с дуру в пропасть. Вон она, около ущелья стоит: Борис ее караулит, чтобы не сиганула куда не надо.
Семь долгих дней без сна и отдыха длилось осторожное вытеснение зубрицы в сторону Киши. Разъяренная постоянным преследованием, Волна прямо-таки не выносила духа людей. Завидев всадника, бросалась в атаку. И горе тому, кто не успеет увернуться!
Ей отрезали путь к Белой, дали спокойно отдохнуть. Утром поднимали и, увертываясь от лихих набегов, перегоняли ближе к дороге.
Волна вышла на просеку уже близко от кордона.
Учуяв след своих сородичей, она без понукания прошла всю тропу до Сосняков, а увидев загон, обрадовалась: взбрыкивая и размахивая хвостом, обежала ограду, заметила открытые ворота и, не сбавляя хода, ворвалась внутрь.
Навстречу ей спокойно шли Журавль, Еруня, Лира и Жанка.
Волна улеглась в густой траве и утомленно закрыла глаза. Лежала мирно, словно деревенская корова после вечерней дойки.
Михаил Андреевич устало ввалился в домик наблюдателей, через плечо Лиды сорвал отрывной листок календаря и положил перед ней.
— Что? — Она снизу вверх посмотрела на Михаила.
— Запиши крупными буквами в летопись природы. Диктую: «Четвертого августа тысяча девятьсот сорокового года в Кишинский зубровый парк прибыло пять зубров горного подвида».
— С чем и поздравляю тебя от всего сердца, — как можно торжественней ответила она.
День выдался солнечным, теплым. Вечером, когда зоологи уходили по тропе на кордон, стало так тихо, что не шелохнулся ни один листочек на кленах. От высокой травы начинал подыматься ночной холодок. Усилился запах отцветающего подбела, буквицы, клеверов. Осевшее к самым хребтам солнце косо освещало поляны, удлиняя тени от деревьев и скал. Черные пихтовые леса дремотно стояли по склону. Кавказ баюкал вновь обретенных детей своих. Теперь ученые и егеря могли отдохнуть. Дело сделано.
Лида и Михаил шли, взявшись за руки, посматривали друг на друга, улыбались и молчали.
У ручья, бойко катившегося к реке, перед игрушечным мостиком из тонких березовых жердей они остановились.
— Я боюсь, — сказала Лида.
— Перенести?
— А ты сумеешь? — Лида как-то странно засмеялась. Он не ответил. Просто поднял ее и понес на руках через шаткий мостик.
И за ручьем, через луг он все еще нес ее, а она совсем не торопилась спускаться на землю. Руки девушки уютно обнимали шею Михаила.
В сотне километров от загона с зубрами, на северной стороне Передового хребта в этот летний вечер засыпал город Майкоп. Гасли огни в окнах. С гор веяло прохладой, слышнее шумела река, сбегавшая с последних увалов в долину.
Дольше всего светится огонь в домике Зарецких.
Данута Францевна и Андрей Михайлович уговорили Телеусова погостить. Старый егерь охотно остался. В такие-то дни ему и самому не хотелось покидать друзей.
На столе шумел самовар, окна в сад оставались открытыми. Слышно было, как в сарае пофыркивали кони, роясь в пахучей охапке клевера, брошенного им на ночь. Трещали в саду цикады. Сладкий запах душистого табака проникал в комнаты.