Зеленый берег
Шрифт:
Может, и так. Чего тут особенного, Гаухар-апа? Гаухар помолчала, как бы собираясь с мыслями; что-то заставило ее пристально взглянуть на Миляушу» И под этим взглядом растерянность, похожая на испуг, мелькнула в лице девушки, словно Гаухар нечаянно разгадала какие-то сокровенные ее мысли.
— Ладно, Миляуша, оставим в покое художницу, хотя весьма спорно, много ли у меня от настоящего художника. Скорее всего, я просто одна из любительниц, каких тысячи. Пожалуйста, не преувеличивай моих возможностей. Скажи, ведь ты ради меня пошла на прогулку?
— Ну хотя бы и так. Чего тут особенного? — Миляуша невольно насторожилась.
— Почему же все-таки ушла от меня? Разве тебе не скучно было одной?
— Вот те на, скучно! А кто же мне еще нужен? Ты ведь рядом, — Миляуша
Гаухар еще раз, теперь уже с определенным расчетом, пристально взглянула на девушку.
— Кто знает… Случается, что кто-нибудь да нужен…
— Не говори ерунду, Гаухар-апа! — с каким-то надрывом сказала Миляуша. — Поговорим-ка лучше о другом. Видишь, кончилось красно летечко. А за осенью придет зима… Если подумать, так на свете мало найдется людей, таких же беззаботных, как мы с тобой, Гаухар-апа. Не правда ли? Люди заделывают дыры, чтоб в домах было теплее. Заготовляют всякие припасы. Верно? Старики не зря говорят; у зимы брюхо большое, все подъест. Раньше в зимнюю пору люди испытывали холод и голод. А мы вот, как кузнечики, стрекочем; «Кто-нибудь да нужен».
Закончив эту странную, почти бессвязную речь, Миляуша отвернулась. У нее вздрогнули плечи. Гаухар молчала. Да, она не могла ошибиться — Миляуша влюблена. И, кажется, неудачно. Может быть» она потому и затеяла эту прогулку, что не знала, куда девать себя? И все-таки Миляуша счастливее других, она может надеяться. А что ожидает Гаухар?.. Нет у нее ни своего дома, ни счастья, ни любимого человека.
Вдруг Миляуша, закрыв лицо руками, зарыдала. Гаухар, пытаясь успокоить, обняла девушку за плечи, а у самой тоже слезы заблестели на глазах, — ее собственная рана только еще начала затягиваться, но далеко не зарубцевалась…. Так они и сидели, обнявшись, говоря Друг другу какие-то малопонятные и еще менее утешительные слова. Здесь безлюдно, никто не услышит этих слов. Если и услышат, только лес да река. Они, пожалуй, могли бы рассказать, о чем так жалостливо говорили Миляуша и Гаухар, но ведь большинство людей не понимают, на каком языке шепчутся между собой ветви деревьев и волны реки.
4
Можно уехать из Казани в Зеленый Берег, а из Зеленого Берега куда-то дальше, хоть на край света, но разве это избавит человека от безрадостных дум и боли в сердце? Можно посмеиваться над Миляушей, ласково называть ее глупенькой, — какие, мол, у тебя могут быть страдания? Ты только еще начинаешь жить, все забудется у тебя, все изменится к лучшему. И это будут правильные слова. А что скажет в утешение себе Гаухар? Что может измениться у нее? От себя ничего не скроешь, почти нет у нее надежд на счастливое будущее. Женское горе должно бы еще больше сроднить Гаухар и Миляушу. В общем-то так оно и есть: они сдружились крепче — чаще встречаются, более откровенно разговаривают. И все же Миляуша еще способна смеяться, петь, веселиться или делать вид, что ей весело. Вероятно, это помогает ей сохранять внешнюю бодрость. Во всяком случае, глаза у нее не потеряли блеска, часто искрятся неподдельным задором. А как развеселит себя Гаухар?
Разница у них в том, что для Миляуши при всех ее сердечных неполадках еще не миновала золотая пора девичества. Она что вольный ветер — куда хочу, туда и устремлюсь. Сердце ее не отягощено пережитым неудачным замужеством. Правда, Гаухар теперь нет-нет да и забудется, какое-то время не думает о муже. Но вдруг, без всякой причины, обида и боль вспыхивают с новой силой. Ей кажется, что только вчера она уехала из Казани, временно покинула свой дом. Воображение переносит ее в привычную обстановку. Наверно, Джагфар только что вернулся с работы. Открыл дверь, вошел в переднюю. А дома тихо, пусто. Нет ни горячего обеда, ни выглаженной рубашки, ни одного чистого носового платка. Если бы недалеко было, Гаухар украдкой пришли бы в квартиру, приготовила обед, выстирала белье… Кто будет теперь присматривать за Джагфаром, раз нет около него жены? Джагфар не очень-то разговорчив, его желания надо уметь угадывать, как прежде угадывала Гаухар. Она знает, например, что он большой любитель чумара Гаухар хорошо помнит случай… Как-то у них в доме кончилась мука. И в магазинах временно не стало. Джагфар ничего не говорил, но Гаухар видела: ему очень хочется чумара. Она знала, что муж объездил на машине весь город и нигде не нашел муки. И вдруг в такое «голодное» время на столе появляется перед Джагфаром объемистая миска дымящегося чумара! У Джагфара, что называется, глаза на лоб полезли. И только когда съел две тарелки, он стал допытываться: «Где ты взяла муки?» — «Не в магазине, конечно. Заняла у соседки». Только и всего. А вот теперь муки в магазинах сколько хочешь. Но кто сварит Джагфару чум ар?
Приходит в голову и другое. Претерпеть столько горя — потерять мужа, расстаться с любимой школой, покинуть город, квартиру — и ничем не отплатить Фаягуль! Что же это такое? Неумение бороться за свое счастье или полная растерянность? Женщина, как бы она ни была мягкосердечна в обычной жизни, бывает способна на удивительные поступки, только бы не отдать ненавистной сопернице свое счастье. А Гаухар почти безропотно уступила, покинув и Казань, и квартиру, бросив большинство своих вещей.
Со стороны могут подумать, что она сама провинилась в чем-то, потому и с глаз долой. Но ведь у Гаухар совесть чиста, она не виновата перед мужем.
Скорее всего, тут имела решающее значение профессия Гаухар. Учительница, воспитательница молодого поколения — и вдруг такие сплетни, пересуды. Тут и невиноватая скроется, только бы на нее пальцем не показывали. Ведь сплетня наделена свойством быть бессмертной и неуязвимой: сколько ни опровергай, от нее все равно что-нибудь останется, а то, пожалуй, и прибавится: «Ага, опровергает, оправдывается, — значит, чувствует за собой вину». И молчать тоже не легче: «Ага, значит, — значит, сказать нечего». Но ведь в школе было Юму заступиться за Гаухар. Стоило ей не уйти из школы — и сплетники были бы обезоружены. По их же Логике можно было так рассудить: не ушла, — следовательно, ни в чем не виновата, нечего ей и бояться.
Если уж разбираться подробно, это только кажется, что ушла без борьбы. Она боролась и отстояла свою независимость, защитила достоинство свое! Эти качества остались при ней. Но вот беда — осталось в сердце и чувство к бывшему мужу.
Да, она не перестала любить Джагфара. И когда нечаянно у нее мелькала прежняя мысль: «Джагфар попал в силки коварной женщины, запутался, его загубили старые предрассудки, он хотел превратить жену в рабыню, а я, жена, не сумела помочь ему», — в эти минуты незажившая рана вновь начинала кровоточить и нестерпимая боль разрывала сердце. Она защитила себя, ушла, но теперь уж решительно никто не сумеет помочь Джагфару.
И снова Гаухар разжигала в себе губительную надежду. Может быть, время поможет ему. Рано или поздно он поймет ошибку, затоскует, раскается перед своей Гаухар. Она готова ждать этого просветления в душе Джагфара, оставалась по-прежнему верной ему. Именно поэтому она и не захотела в свое время как-то отомстить Фаягуль: ведь это бросило бы тень на Джагфара.
Очень рискованной оказалась эта на редкость благородная женская преданность и человечность. Она носила в душе эти чувства, словно взведенную гранату в кармане, наивно завернутую в платок. Она шла и на этот страшный риск. Здесь ярко проявились одновременно сильные и слабые стороны женской натуры. Риск, даже удачный, никогда не проходит бесследно. И Гаухар расплачивалась болями сердца и неугомонной тоской.
…Если не оборвать такие мысли, им не будет конца.
Вот уже и стемнело, надо бы встать и включить свет. Но Гаухар не хочет сдвинуться с места. К тому же темнота не мешает думать. Если бы можно было, она пошла бы сейчас к Джагфару. Он понял бы Гаухар, должен понять и раскаяться.
Гаухар по возможности избегала оставаться вот так наедине с собой — слишком уж глубоко можно было погрузиться в горестные воспоминания. А главное — в мыслях своих она невольно начинала искать лазейку, чтобы легче было оправдать Джагфара. Всю вину за свое несчастье хотелось свалить на Фаягуль и Дидарова — они, мол, коварно запутали в сети Джагфара.