Зеленый берег
Шрифт:
Воспользовавшись тем, что Гаухар отлучилась на кухню — приготовить закуску, Бибинур вполголоса сказала хозяйке:
— Я как-то перемолвилась с тобой, тетушка Забира, что Гаухар для меня как родная дочь. Она сейчас в большом горе. Давай-ка сообща поможем ей выбраться из беды. Я не прошу тебя заранее: сделай то и сделай это. Какие слова больше подходят, не знаю. Просто говорю: делай то, что тебе подскажет сердце.
— Спасибо, Бибинур, за добрые слова. Не знаю, что может придумать моя худая голова…
Она явно прибеднялась и в дальнейших своих словах дала понять, что ей было бы приятней, если
Гостья, кажется, поняла, на что обиделась Забира, осторожно ответила:
— Все это так, но сердиться на Гаухар не надо. Когда у человека голова пошла кругом, он ищет опору, где-то вдали, не замечая, что можно опереться о плечо соседа…
Бибинур собиралась еще что-то сказать, но тут Гаухар принесла и поставила на стол закуски, какие нашлись в доме.
— Угощайтесь, Бибинур-апа. Когда закусишь, и слова в беседе появляются приятные, — потчевала тетушка Забира.
Бибинур улыбнулась.
— Что и говорить, при таком угощении язык найдет сколько угодно умных слов.
— Э, Бибинур, вкусного не бывает много. А вот когда в обрез, оно больше ценится. Если б вкусное валялось под ногами, его и не подбирал бы никто.
В другое время Гаухар приняла бы участие в этой добродушной пикировке, а сейчас она и не слышала толком, о чем говорят. Сидела молчаливая, потупясь, к еде не прикоснулась и чай не пила. Иной раз поднимала голову и, прищурясь, смотрела сквозь листья комнатных цветов куда-то в дальний угол. Что она видела там? О чем думала сейчас? Лицо застывшее, хоть бы глазом моргнула. Догадывалась, наверно: когда выходила на кухню, здесь, в горнице, две пожилые женщины говорили о судьбе ее. Возможно, думает сейчас, как обязана она людям, помогающим ей в трудный час.
Чай выпит, скромные закуски тоже не оставлены без внимания. Пожелав гостеприимным хозяевам спокойной ночи, Бибинур отправилась домой. А Гаухар, как завороженная, все еще сидела среди горшков с цветами без движения, как бы прислушиваясь к бушеванию снежного бурана за окном. Порой она хмурила брови, и тогда лицо ее становилось еще более отчужденным, «Брось думать о Джагфаре, забудь о нем», — не раз повторила ей Бибинур-апа. Ну как тут не будешь думать! Ведь он назвал ее черной змеей! За что?! Как мог Джагфар сказать такое?.. Его ли это слова?..
Тетушка Забира убрала со стола, на кухне перемыла и вытерла посуду, прислонившись спиной к печке, сёла на табурет, слушала шум непогоды. Кажется, буран все усиливается. Дом старый, до рассвета все тепло выдует, Давно бы пора его заново проконопатить. Да разве это по силам женщине? Надо бы подыскать мастера.
И опять же — где и за какие деньги достать пакли? Много забот у тетушки Забиры. Теперь еще надо думать о Гаухар. Горе может свалить любого силача, а тут — молодая одинокая женщина. Люди разные, и горе у них разное. Вот у Забиры и Бибинур счастье ушло туда, откуда уже не возвращаются. Сколько ни вздыхай, ни плачь, хоть головой о камень бейся, ничего не изменится. Терпи и ничего не жди. А чтоб горе не сожрало тебя окончательно, занимайся делом… Это ясно — у Гаухар действительно тяжелое положение. Но ведь счастье ее же окончательно потеряно Велики ли ее годы! Настанет время — утихнут бураны, снова засияет солнце. Не следовало бы ей так убиваться. Работа у нее хорошая, нужная людям. Насколько понимает Забира, учительнице не пристало быть мрачной, учить детей надо с ясным лицом. Значит, не вешай голову. Если слишком убиваешься, только шайтана радуешь.
В горнице у окна сидит задумчивая Гаухар. В кухне греется около печки Забира. Она не только о себе думает. Вот Забира прислушивается: что там, в горнице? Нет, ничего не слыхать. Все заглушает визг снежного бурана. Интересно, что там делает Гаухар? О господи, все еще сидит за столом! Тетушка Забира со вздохом поднимается с табурета, прихрамывая, входит в большую комнату. Остановившись рядом с Гаухар, мягко говорит:
— И древние старики, Гаухар, не могли передумать всех дум Ты не давай воли своим черным мыслям.
Гаухар обняла ее и, положив голову ей на грудь, беззвучно заплакала. Знать, переполнилась чаша терпения! Это на пользу, что плачет, — полегчает малость. Если человек без слез глотает желчь, это очень горько.
Гаухар последний раз взахлёб, глубоко вздохнула. Постепенно стала успокаиваться, утерла слезы, — платок у нее весь промок.
— Вот как хорошо, — с доброй усмешкой сказала тетушка Забира. — А то чуть не утонула в слезах.
— Прости, тетушка Забира, я виновата перед тобой. Хоть и не сомневалась, что у тебя добрая душа, во горе свое не открывала полностью. Если обидела, прости…
— Не извиняйся передо мной, Гаухар. Хочешь — рассказывай, не хочешь — без того проживу. Ну а если доверие окажешь мне — спасибо. В трудный час надо поддержать друг друга.
— Понимаю, тетушка Забира, понимаю!
— Не смущай меня, Гаухар, не нахваливай, будто какие-то там мудрые слова говорю. Я ведь что взбредет на язык, то и брякну. А о твоих сердечных делах вот что скажу: развод мужа с женой дело хотя и житейское, но не простое. Тут можно потерять себя. Однако для того и дана тебе голова, чтобы держалась на плечах. Уронишь — никого не удивишь, только себя унизишь.
— Трудно переносить обиду, тетушка Забира. Еще никто меня так не оскорблял.
— Плюнь ты на это. Гадкий человек не может унизить хорошего, ему сил не дано на это.
Гаухар с удивлением и благодарностью взглянула на тетушку Забиру, и ей стало как-то теплее. Оказывается, не следует скрывать от добрых людей свои тяжелые переживания. Такие люди не роют ямы на твоем пути, а стараются переложить на собственные плечи часть твоего горя.
— Покойница мать, — продолжала Забира, — завещала мне: «Пойдешь в одиночку — путь долгим покажется, особенно в гору. А вдвоем так и катишься, будто к лаптям приделаны колесики…»
Эта размеренная, негромкая речь как бы убаюкивала Гаухар, Голова ее стала клониться в дремоте, — уже много вечеров и ночей благодатный сон не слетал к изголовью Гаухар. Вдруг она вскинула голову, словно опомнилась:
— Тетушка Забира, время-то почти двенадцать часов!
— Вот и ложись, Гаухар. Устала небось, да и нездоровится. Сон — лучший лекарь. Я сейчас закончу уборку и тоже лягу.
На столике возле кровати Гаухар свет погас. Тетушка Забира недолго хлопотала на кухне, стараясь не греметь посудой. Вскоре и кухню скрыла темнота. В сон и в тишину погрузилась изба. И все же за полночь Гаухар проснулась. Долго мучилась в каким-то полубреду и лишь перед рассветом опять забылась. Неожиданно услышала над собой голос тетушки Забиры: