Зеленый берег
Шрифт:
— На берегу Камы… только не там, где мы были, а в другом месте, — торопливо говорил он. — Я покажу вам, Гаухар-апа, это место… Там стоит громадный дуб. Его тоже опалила молния, Но он не засох, только трещина осталась на стволе, да и та заросла. Очень красивый дуб, ему, наверно, пятьсот лет, — кряжистый, могучий. Вот нарисовали бы его. Хотите?
— Конечно, хочу! — сейчас же ответила Гаухар. Ей словно передалось возбуждение, с каким говорил мальчик, в груди поднимается бодрое, обновляющее чувство, — Ты не позабыл это место, Акназар?
— Что вы!
Занятая своими мыслями, она все лее успела заметить мелькнувшую за окном фигуру девочки. И Акназар тоже метнул быстрый взгляд за окно.
— Что там? — спросила Гаухар, стараясь быть спокойной.
— Не знаю, — покраснев, ответил мальчик. — Ничего не было.
— Мне тоже только почудилось, — согласилась учительница, хотя уверена была, что эта Зиля пробежала за окном. Нет сомнений, девочка оставалась верна давней своей дружбе, украдкой следовала за Акназаром, может быть, тревожась за него.
Гаухар еще раз отлучилась в «боковушку», намереваясь показать Акназару несколько рисунков, которым не нашлось места на стене комнаты.
Акназару того и надо было, — мгновенно юркнул в кухню, сунул ноги в валенки, накинул пальтишко, зажав портфель и шапку под мышкой, выскочил за дверь. Во дворе ему повстречалась тетушка Забира с мешком за плечами, она что-то крикнула, но Акназар опрометью бросился в калитку.
Не обнаружив в доме ни Акназара, ни одежды его, обеспокоенная Гаухар набросила на плечи платок, вышла во двор. Там она столкнулась с тетушкой Забирой, спросила:
— Не заметила, куда девался Акназар?
— Вот еще, почем я знаю, какой такой Акназар! У меня свои заботы — принесла корм птице, Иди-ка скорее со двора, пока не простудилась.
— Это же мой ученик, — объясняла Гаухар. — Он только что был у меня, вдруг исчез…
— Твой ученик? Наверно, ты говоришь о сынишке безмужней Талии?
— Да, кажется, так зовут его мать.
— Этот разбойник только что выскочил на улицу, я еще не рассчиталась с ним за гусей.
— За каких гусей?
— Ах, Гаухар, ты учительница, зачем тебе знать всякие пустяки? Гуси есть гуси. А у меня свои счеты с мальчишкой… Не расстраивайся, никуда не денется твой Акназар. Завтра увидишь его в школе. Поставила бы лучше самовар, у меня есть другие дела.
Они вместе вернулись в дом. Тетушка Забира сняла верхнюю одежду и, засучив рукава, вымыла руки. Не дожидаясь, пока Гаухар успокоится и начнет хозяйничать, сама взялась налаживать самовар.
Гаухар готова была сейчас же пойти к Акназару домой, все выяснить, признаться, ее задела столь неблагодарная выходка ученика. Она уже взялась за пальто. Вдруг передумала: не надо спешить, усугублять собственные ошибки. Права тетушка Забира, завтра видно будет, что надо делать. Все же она не могла успокоиться придерживая шаток на плечах, ходила по комнате, наведывалась в кухню, опять возвращалась в горницу.
— Чего так приуныла, Гаухар, словно тот мужик в лесу, это потерял топор? Было бы странно, если бы мальчишки вели себя не глупее любого взрослого. Ты забыла, какой сама-то росла?
Гаухар помолчала, словно вспоминая, какой «была в детстве, потом улыбнулась со вздохом.
— Интересный ты человек, тетушка Забира. В любом случае найдешь, что сказать.
— Такой уж господь создал, Гаухар. Поживи с мое на свете… Да ты и теперь при твоей-то смекалке не полезешь в карман за словом.
— Если бы так! — опять вздохнула Гаухар. Вдруг спросила: — Тетушка Забира, ты хорошо знаешь мать Акназара?
— Еще бы, она ведь здешняя. Знаю Талию с младенческих лет.
— Что она за человек?
Тетушка Забира только махнула рукой: дескать, нашла о ком спрашивать. Ей хотелось многое сказать. «Ты, Гаухар, всего полгода здесь, а тетушка Забира всю жизнь прожила». Она помнит и то время, когда Зеленый Берег из простой деревни превратился в районный центр и принимал обличье города. И жители здешние знакомы ей с малых лет, и секреты их для нее не секреты. Только она ведь не болтлива, не любит перемывать косточки соседям… Но это далеко бы завело ее, и она ограничилась самым необходимым.
— Говорят, если господь наградит человека большим ростом, то обделит умом, — начала тетушка Забира. — Из себя Талия такая женщина, что диву даешься, и лицом, и складом — всем хороша. А по характеру гроша ломаного не стоит. Как две капли воды похожа на своего отца, Гапсаттара. Да будет пухом земля покойному, он ночи напролет ругался со своей женой. О чем бы они ни завели разговор, все кончалось у них руганью, потому что ни в чем и на с кем не мог согласиться Гапсаттар. Мы, дети, поражались: откуда берется у Гапсаттара столько слов?.. А Талия отца своего превзошла. Гапсаттар, бывало, шумел только в собственном доме, а Талия куда ни явится, всюду затеет шум, перебранку.
А теперь ведь не старое время, женщины тоже не сидят на одном месте и не прикованы к кухне, стараются обзавестись… как вы там говорите?.. фрофесия, что ли? Из-за своего языка Талия нигде не могла удержаться — ни в учреждении, ни на стройке, всюду старались избавиться от нее. Потому и жизнь свою она не сумела наладить. Сперва вышла замуж за башкира, Аралбаем звали его. Ничего мужик, спокойный, ни на кого не кричал, никого не обижал. В свободное время знай себе дует в свой курай да горланит заунывные песни. Бедняга очень скучал по своему Уралу, где родился и вырос. Мы ведь только по песням да по сказкам знаем об Уральских горах, а Аралбай каждую уральскую гору называл своей матерью. Я любила слушать его песни. Татары тоже песенники не из последних, любят старинные мотивы, но у Аралбая, видать, в горло, и душа были шире. Когда он начинал петь, весь наш переулок поднимался на ноги, слушал…