Зеленый берег
Шрифт:
— Благодарю за сочувствие, — уже мягче сказала Гаухар. — Но я все же не пойму: что вам надо от меня?
— Прежде всего нам необходимо серьезно поговорить, Гаухар. Все выяснить. Если не возражаете, пройдемте к реке или побродим по улицам.
— Только очень недолго, Билал. Мне пора домой. Я так устала сегодня…
— Хорошо, я буду очень краток. — Он волновался, то и дело вытирал платком лицо, комкал влажный платок, совал в карман. — Я должен просить у вас прощения за все. За свою навязчивость, за то, что открылся когда-то перед Ибрагимовым… Поверьте, мне было очень тяжело. Но клянусь, Гаухар, я и не думал разжигать ревность у Джагфара, я
— История с Джагфаром касается только меня, и я запрещаю вам вторгаться в нее… А вот с Исрафилом Дидаровым вы тоже ни о чем не разговаривали?
На лице у Билала выступили красные пятна и весь он, высокий, растерянный, казался Гаухар нескладным.
— Да, я знал и раньше Дидарова. Не так уж близко, но знал. И на заводе у него бывал по делу. Не помню, право, говорил ли я ему что-либо о своих чувствах к вам…
— Не помните? — с ударением переспросила Гаухар. Вместо прямого ответа Билал вдруг сказал:
— Он предлагал мне свою родственницу… вот эту… Фаягуль, кажется…
— Что значит «предлагал»? — удивилась Гаухар.
— Ну, предлагал жениться… Я с негодованием отверг это. Зачем мне Фая, если я не любил ее? Я не переставал любить вас, Гаухар!
— Ладно, не будем об этом…
Но Билал продолжал свое. Словно в лихорадочном бреду, он твердил о своей безграничной любви, что готов идти за Гаухар хоть на край света. Он был довольно жалок в своем бесхарактерном отчаянии, в то же время его удивительная верность давнему чувству трогала Гаухар.
— Я верю зам, Билал, — тихо проговорила Гаухар. — Не сомневаюсь, что искренни. Но я ведь не раз говорила вам: мы слишком разные люди. Нас невозможно представить двумя половинками одного и того же существа. Эти половинки никогда не срастутся, и счастья у нас не будет. Сначала я очень сердилась на вас. Потом это прошло. Не будь вас, все равно наша жизнь с Джагфаром разрушилась бы. Я не сомневаюсь теперь: Дидаров подлил масла в огонь. Но и это не важно… Постойте, не перебивайте меня. Еще раз говорю вам совершенно твердо, в последний раз говорю, ибо дальнейших объяснении не будет: оставьте меня в покое. Я попробую сохранить добрую память о вас — и только. Да, да, не больше! Вот так, Билал. Пожалуйста, ни о чем не просите, ничего не доказывайте. Бесполезно! Лучше подумайте об устройстве своего счастья Я желаю вам счастья, но причастной не могу быть.
— Не говорите этого! Я не хочу слушать! — воскликнул Билал.
— И все же я сказала вам всю правду!
— Гаухар, это невозможно! Нельзя, слышите?
— Слышу, Билал. Но я уже достаточно хлебнул горечи неудачного брака. Больше не хочу. Вы… идеализируете, что ли, меня? Не хочу обманывать ни себя, ни вас.
— Гаухар, вы убиваете меня!
— Правда не должна убивать, Билал, Вы мужчина и обязаны быть более стойким. — Она взглянула на ручные часы. — Мне пора. Прощайте!
15
Еще не было случая, чтобы в школе перед наступлением летних каникул не возникал один и тот же мучительный вопрос: неужели кто-то из учеников не перейдет в следующий класс? Почему это может случиться? Ведь и в учительских комнатах, и в коридорах школ вывешены лозунги: «Мы боремся за полную успеваемость!» И на заседаниях педагогического совета повторяют: «Добьемся полной успеваемости!» Впрочем, в течение всего учебного года эта острая проблема не дает покоя заботливым, честно думающим учителям. Они хорошо понимают — написать красивый лозунг не столь уж трудно, при известном навыке, может произнести экспромтом и зажигательную речь. А как же все-таки практически обстоит дело с успеваемостью?
Гаухар в этом случае ничем не отличались от других добросовестно работающих учителей. И она много думала об успеваемости. Думая, оглядывалась вокруг: прежде всего — что делается в школе, где она преподает, а потом — и за стенами ее школы. Медленно, с трудом, она, приходила к выводам, не всегда утешительным, и набиралась мужества смотреть правде в глаза.
Нельзя отрицать, что в некоторых счастливо укомплектованных классах опытные преподаватели действительно добиваются полной успеваемости. Ну, а во всей школе, я далее — в масштабах города, района?.. Ведь это же неоспоримый факт, что немалая часть педагогов придает очень большое значение «круглым цифрам», украшающим отчеты и доклады об успеваемости учеников.
А некоторые работники учреждений, ведающих народным образованием, да и директора школ готовы принять эти цифры на веру, считая их непогрешимыми показателями успехов в обучении и воспитании ребят.
При всем этом, говорила себе Гаухар, нет недостатка я в смельчаках, которые решительно утверждают, что цифры, отчеты, доклады, совещания еще ничего не решают. Ведь речь идет о реальной сумме конкретных знаний, усвоенных учащимися. И сумму эту невозможно выразить, обозначить цифрами, ибо цифры складываются из отметок, выставляемых учителями. Но учителя, как и ученики, бывают разные и по способностям, и по трудовым навыкам, и по отношению к делу. Худшие из учителей, да и какая-то часть «середнячков» идут на сделку с совестью: делают вид, будто искренне верят, что в классе, в школе, в районе нет двоечников, а известное количество «натянута» троечников не мешает выводить цифры о полной успеваемости. И выводят…
Гаухар понимала, что передовая часть преподавателей, исповедующих лучшие традиции педагогики, еще не набрала сия, чтобы за два-три года побороть укоренившееся зло с завышением отметок. И ей оставалось самой отвечать за себя. С первых шагов школьной работы в Казани она усваивала навыки таких честных преподавателей, как тариф Гильманович и Рахима-апа. И здесь, в Зеленом Береге, она не помнит случая, чтоб допустила завышение отметки, Больше того — она считала и считает, что преподаватель единственный судья в оценке успехов своего ученика. Казалось бы, трудно поверить в такую последовательность молодой учительницы.
Однако это было так. Она считала — ее отметки не вправе оспорить ни школьная администрация, ни родители ученика. Еще в Казани к ней явилась некая мамаша и затеяла визгливую свару. «Отец моего мальчика профессор, а вы ставите двойку. Я лучше вашего знаю, заслуживает ли мой ребенок перевода в следующий класс». Гаухар и тут не изменила своему принципу! «Если ученик получил у меня двойку, у меня он в должен исправить ее».
В Казани Гаухар знала свой класс, что называется, «по дыханию». В Зеленом Береге она не могла сказать о себе этого. Ведь здесь она «с ходу» приняла третьеклассников. Случалось, по непонятным для нее причинам класс иногда утрачивал внутреннюю свою собранность, восприимчивость, ритм в работе. И ей стоило немало трудов, чтобы понять и восполнить утрату. До окончания занятий оставались считанные неделя, и Гаухар немало волновалась: вдруг за это время произойдет у ребят какая-нибудь заминка и кому-то из них, а то и двоим-троим, придется выставить двойки.