Зеленый папа
Шрифт:
Ее не похищали колдуны. Когда она рыдала по ночам над облаком подушки, покрываясь потом — испариной тоски — под невесомой простыней, ее лицо, окунаясь в соленое море слез, ощущало холод пустых дней, идущих вслед за свадьбой, — ведь предстоит выйти замуж за честолюбие дельца-капитана. Джо — честолюбивый делец-капитан, он не видит на горизонте ничего, кроме добычи, которая позволит ему почувствовать свое превосходство господина над людьми, и не мечтающими о миллионных сделках, людьми, чей капиталец состоит из бумажек, называемых деньгами; превосходство, которого ему все же не обрести, ибо он несдержан и криклив, размахивает руками, ходит огромными шажищами и вечно говорит о прибыли. Можно ли привязаться к человеку, если ему чужды душевные волнения, грезы, если он смеется, когда ее охватывает дрожь при виде образа святой
В семье мулатов с кучей детей Майари впервые отважилась заговорить. А побеседовав со многими крестьянами, она смогла потом говорить ясно и доходчиво. Попытка простыми словами передать суть дела помогла понять многое и ей самой. Сначала на нее глядели с недоверием. «Еще одна со своими песнями», — сказал какой-то старый пень цвета древесины хобо [36] и не пожелал ее слушать. А старуха с мышиными глазками пробурчала: «Дай бог чтоб ее тяпнул бешеный пес». Но, кроме этих немногих, нашлись многие, внимавшие ее речам… Почему бы не последовать совету девушки, если она пришла не отнимать у них поля, как те, другие, а уговорить не продавать землю ни за какую цену. Ни за какую. В этих словах — вся их жизнь. Ни за какую цену. Пусть лучше вытащат их отсюда силой, ограбят, не дадут ни сентаво. Земли, отобранные насильно, можно когда-нибудь вернуть. Проданные — никогда. Надо предупредить всех крестьян, объединить муниципалитеты, немедля обнести забором неогороженные участки, хранить как зеницу ока бумаги, подтверждающие право на землю…
36
36. Хобо — вид дикой сливы с древесиной краснокоричневого цвета.
Но еще более убедилась она, как важна ее деятельность, рожденная и питаемая ненавистью к Джо Мейкеру Томпсону, в то утро, скорее в полдень, когда она встретилась с Чипо Чипо в одной из пещер у реки Мотагуа. Сначала ее спустили на веревочной трапеции на берег, а оттуда, следуя по пятам за голым человеком — набедренная повязка, и больше ничего, — она поднялась по каменной тропе в пещеру, где в самой глубине скрывался Чипо.
Майари его знала еще в порту, они вместе ходили на острова. Он не был тогда народным вождем. Он ее тоже узнал. Встал, скинул сомбреро и шагнул из укрытия поцеловать руку, на которой его толстые губы отпечатали выдох — легкое дуновение, втянутое обратно носом, едва он уловил запах ее кожи. Снаружи несся шум реки, заглушавший остальные звуки. Поэтому обитатели здешних мест сильно жестикулируют в разговоре с прибрежными жителями. Они помогают себе руками, точно глухонемые.
— Человек силен своим голосом, как боги, — сказал ей Чипо, — и пока у нас есть голос, мы будем сильны. Я приветствую тебя!
Майари спрятала в густых ресницах свои глаза цвета черного дерева и улыбнулась. Как иначе ответить на приветствие человека, не выходившего из полумрака, слившегося с тенью — лишь сверкают светлые зубы да белки глаз, будто на маске?
— Не смоется кровь с дорог, — добавил он, — где повесили столько людей. Немощное правосудие человека-метиса отдает нас в руки белых, нам грозит плеть и темница, но и под землей наши сердца будут покоиться в ожидании дня мщения. Его увидят глаза погребенных — их больше, чем звезд на небе, — и тогда будут пить кровь из хикар [37] . Страх всегда сидит костью в горле и превращается в слюну. Я не чувствую страха. Мой рот сух, я говорю спокойно. Ты — добрая трава, ты оплачешь нас после сражения.
37
37. Хикара — сосуд из тыквы.
— Но как бы его избежать!.. Муниципалитеты уже объединились, а крестьяне бьют тревогу все эти
— Ничем, неси свой аромат, как добрая трава!
— Чипо!
— А если станешь женой Зеленого Папы, чурбана с обезьяньими руками, ты и этого не сможешь, не разнесешь аромата доброй травы.
— Я не выйду за него замуж…
— А подвенечное платье?
— Надела его, чтобы стать женой другого…
— Нет женщины, которая стала бы женой Мотагуа-реки…
— Я это сделаю!
— Тогда подожди большой луны, луны маиса…
— Хорошо, подожду большой луны.
— Я отвезу тебя на своей лодке.
— Какой знак ты мне дашь, Чипо Чипо?
— Нитку жемчуга, девять жемчужин [38] , девять жемчужин, девять жемчужин Чипо-по-по-по-по-по-по-попо-поль… [39]
В казарму, занимавшую старый дом на равнине, ввалился сержант с патрулем, который охранял владения вдовы, доньи Флоры де Пальма. Солдаты притащили человека, возбудившего их подозрение своим видом: измазанное сажей лицо, ракушки в ушах и черепаший панцирь на голове вместо шляпы.
38
38. …девять жемчужин… — Число «девять» имело чрезвычайно важное значение при определенных ритуалах. Майя считали, что преисподняя состоит из девяти сфер.
39
39. Игра слов: «пополь» на языке майя-киче означает «народ».
…Чипо-по-по-по-по-по-по-по-поль… — Астуриас использует древний лингвистический прием майя — редупликацию части морфемы, но при этом он перестраивает эту часть в иное слово — пополь, что означает мудрость, народ.
— Пусть вымоет рожу и скинет побрякушки, чтобы я мог его допросить, сказал капитан, иссушенный желтой лихорадкой; на худых ногах свободно болтались ботинки, ибо лихорадка сушит даже ноги. Это был начальник гарнизона.
Когда арестант вернулся умытый, держа ракушки и черепаховый панцирь в руках, капитан спросил:
— Ну, какие новости, сержант?
— Вот, вырядился болван индеец…
— Чтоб его… — вполголоса ругнулся капитан, — чего он там натворил? Почему его взяли?
— Да ведь как раз сегодня пропала дочка доньи Флоры, та самая, Майари Пальма… Я совсем забыл, донья Флора велела вам сказать, что, если вы ничего об этом не знаете, тогда нам надо поискать…
— Не вижу никакой связи между исчезновением девчонки и этим человеком… Ну, чего ради ты намазался сажей и налепил ракушки на уши, а черепаху на голову? Не отучить вас никак от этих дикостей.
— Ради луны, сеньор… Сегодня ночью выйдет полная луна, а черепаха и ракушки при свете такой луны дарят силу мужскую и плодовитость…
— Прекрасно, если в полнолуние все импотенты измажут себе лица сажей и налепят побрякушки на уши и на голову, вы, сержант, хлопот не оберетесь.
Тут и другой патруль под командой капрала привел еще одного точно так же разукрашенного человека.
Капитан, как и в предыдущем случае — благо прецедент уже был, — приказал смыть сажу с лица, сбросить с ушей ракушки и снять черепаший панцирь, привязанный к голове.
Донесение капрала было более обстоятельным. Человека захватили в то время, как он в своем наряде курил фимиам и пом и что-то бормотал о бракосочетании девушки с рекою Мотагуа сегодня ночью, когда луна засияет высоко в небе.
Капитан вздернул брови, разорвав слипавшиеся веки, и выкатил глаза, стекленевшие от лютого холода лихорадки, — она опять шла на приступ.
— Где его схватили и откуда узнали, что он болтал об этом?
— В лачуге на берегу реки. Мы хотели разжиться съестным и, пробираясь сквозь заросли перца, наткнулись на ранчо. Заглянули в щелку, навострили уши и все услыхали, шеф. Этот человек окуривался и причитал. «Дадим ее тебе, чтоб не было крови! — бормотал он. Наши сердца будут покоиться под водами, под солнцем, под посевами в ожидании дня мщения, когда откроют глаза погребенные!»
— Так вы, сержант, говорите, что таинственно исчезла дочка доньи Флоры, которая собиралась выйти замуж за гринго?