Земля наша велика и обильна...
Шрифт:
– Сам знаю, что не примут. Да и мы не сможем. Думаю, что и немцами вот так сразу не сможем, как и французами. А евреями быть еще труднее.
– Ну да, – поддакнул Лукошин, – каждый день теракты, автобусы взрывают…
Белович отмахнулся:
– Для нас это фигня на постном масле. Когда Белый дом штурмовали, тысячи зевак вышли. Под пулями и осколками стояли, чтобы не пропустить зрелища. Жен и детей привели! Такое… дурь это или беспечность, отвага или что-то еще – разбирайтесь сами, евреям и не снилось! Трудно потому, что у евреев требования больно велики к самим себе. А нам как раз надо такое, чтобы требований поменьше…
Лукошин хохотнул:
–
– Требования должны быть, – возразил Белович, – но не чрезмерные. Чтобы израильтянам стать тем, чем они стали, не только Моисею пришлось сорок лет водить свой народ по пустыне! Их еще и в других пустынях и царствах жгли и мяли, чтобы слизь выжечь и рабский дух выдавить!.. Нет, такое нам не по силам, надо что-нибудь полегче.
Лукошин спросил подозрительно:
– Что-то мне твой вид не ндравится. Фамилия у тебя, говоришь, в самом деле белорусская?.. Гм… надо еще разок будет проверить. И нос у тебя до операции был все-таки длинноват…
Белович пожал плечами.
– Какой есть.
– Не ндравится, – повторил Лукошин с нажимом. – На что намекиваешь? Евреев, ладно, побоку, мне самому евреем становиться не хочется, я жук старой закалки, но почему не рассматриваешь возможность онемечивания? Все-таки арийский дух, голубая кровь, тысячелетний Рейх…
– Немцы слишком любят работать, – вздохнул я. – Слишком! У нашего народа даже особые анекдоты про немецкую работоспособность. Нет, не пройдет. Ты прав, чутье у тебя просто сверхчеловеческое. Я в самом деле все варианты уже отбросил, кроме заокеанской империи. Только Штаты!
По кухне словно пропустили электрический ток. Оба вздрогнули, потом застыли, друг на друга посматривали осторожно, одними глазами, потом уставились на меня.
– А что? – сказал я. – Американцы тоже не любят работать. Наверное, потому, что среди них много русских изначально, а потом добавлялись с каждой волной эмиграции.
– Не так уж и много, – заметил Белович. – С количеством немцев, к примеру, не сравнить. Или даже ирландцев.
– Паршивая овца все стадо портит, – возразил я. – Но дело не в этом. Я сказал, что американцы тоже не любят, и тут вы с присущим вам нахальством перебили. Я, кстати, сразу вспомнил старую пословицу: перебила свинья «Отче наш», так пусть же сама Богу молится, но я не стану заставлять вас развивать мою мысль, все одно не потянете, скажу сразу: да, американцы не любят работать, как и русские, но… работают! Они понимают необходимость работы, в этом их отличие от русских. Русские упорно твердят, что не в деньгах счастье, и загадочно намекают на какие-то свои особые духовные ценности. Простите, что это за ценности? Покажите мне их! Хотя бы укажите!.. Ткните меня носом, даже не носом, а шнобелем…
Лукошин критически посмотрел на мой нос.
– Это у вас шнобель? У вас нечто рязано-монгольское. С примесью папуасскости. Ваш предок не приехал в Россию с Миклухо-Маклаем?
Я отмахнулся:
– За мои слова не только шнобель отыщут, но и по маме знаете кем определят! Так вот, если все-таки что-то отыщете, я вам сразу же укажу на точно такие же у любого народа, только там их будет больше. И сияет ярче. Заслуженно. Так вот сдаться Америке и влиться в ее империю – проще, понятнее. Да мы и так хоть и ругаем Америку постоянно, но все-таки пользуемся как Интернетом, так и компьютерами, где гоняем штатовские баймы, смотрим штатовские фильмы, читаем штатовские книги…
Белович проговорил медленно, с великим сомнением:
– Не получится.
Они посматривали на меня выжидающе, я развел руками.
– А что мы можем? Против эмоций доводы разума бессильны. Разве что попытаться противопоставить такие же эмоции. Постоянно задавать вопрос: под чьей властью захотели бы оказаться – под Америкой, Китаем, Японией или исламом? Задавать и задавать, пусть представят себе, пусть представят все варианты!.. Вот тогда уже, когда вообразят себе как следует…
Белович перебил:
– Не вообразят. Неизвестно, что ждет! А в случае со Штатами – да, ясно. Мы просто станем американцами. Да и то очень постепенно. Но повысится и уровень жизни, и вообще во всех наших бедах будут виноваты американцы, а не мы сами, что так удобно. Ведь мы дали им, гадам, самую богатую страну в мире… пусть уже не страну, но самую богатую и щедрую на ископаемые территорию! А они…
Он замолчал, Лукошин молча прихлебывал кофе. Белович встал и налил себе еще, Лукошин мерно хрустел печеньем. Я видел по их лицам, что думают все об одном и том же: в старое доброе время самыми богатыми были те страны, где земля давала самые большие урожаи. Где отыскивались запасы золота и железной руды. В этом Россия преуспела: самые плодородные земли – у нее, самые большие запасы золота, железа, меди, алмазов, а теперь еще и нефти с газом – тоже у нее. Однако эта заслуга пассионарных предков, что неутомимо расширяли пределы России, не спасла спившихся ленивых потомков. Да, наступили иные времена, сейчас богатые страны те, где люди неутомимо трудятся!
К слову сказать, в Японии вообще нет ископаемых, средняя продолжительность жизни мужчин там восемьдесят семь лет, а у нас – пятьдесят семь. Разница ошеломляет, что-то нам не помогают богатства недр, если лень даже наклониться и достать их из земли.
– Прогорим с такой программой, – вздохнул Белович, а я с облегчением отметил, что он не сказал «прогорите, Борис Борисович». – Помню, в советское время говорили, что все мы – белорусы, россияне, украинцы – хотим жить в одной большой богатой стране… в Канаде! А вы вот взяли еще круче… Затопчут!
– Один мудрец сказал, – добавил Лукошин, – что легче всего уничтожить ту партию, в основе которой лежат доводы благоразумия. Политик разве может быть честен?
– Честность в политике, – ответил я, – результат силы. Лицемерие – результат слабости. Случается, конечно, что демагогическая политика приносит успех, мы это видели, но что потом? Рано или поздно лживые обещания порождают то, что породили в России. В конечном итоге только честные политики одерживают долговечные победы. Это я не к тому, что я вот такой белый и пушистый, я излагаю арифметику политики, без приложения к личностям.
– Политика имеет целью не избранных, – возразил Белович, – а массу, то есть стадо идиотов, для которых чем глупее, тем доходчивее и лучше…
Он умолк на полуслове, поднял палец, призывая к тишине, указал глазами на экран телевизора. По экрану проплыла заставка новостей, я взял пультик, прижал кнопку с надписью «Звук». Диктор скороговоркой объявил о начале кампании по выборам в Думу, тут же повернулся, камера показала сидящего в сторонке вальяжного господина с одухотворенным лицом композитора и длинными ухоженными волосами.