Земля наша велика и обильна...
Шрифт:
– А произойдет?
– Обязательно, – сказал я с убеждением. – Другой мир, Василий. Это Англия или даже вечно фрондирующая Франция могли бы не выйти, все-таки общая платформа, а Япония… Это даже не христианский мир. Они выйдут обязательно. И при первой же возможности поборются за лидерство.
Он хмыкнул.
– Как уже борются в жестоких торговых войнах.
– Эти войны становятся все ожесточеннее, – согласился я. – Штаты душат Японию торговыми санкциями, стараются не дать ей усилиться сверх разумного, но японцы, сам видишь, оскорблены таким отношением
– Японцы уже не те, – заметил Белович.
– Да, – согласился я, – внедрение заокеанского образа жизни сделало свое дело, благородные самураи остались в фильмах. Однако воевать все равно смогут.
– По-штатовски?
– Да. Недаром же они охотнее всего разрабатывают всевозможные модели роботов!
– Ну, до роботов далеко…
– Однако высокоточное оружие конструируют вовсю!
– Но не производят… вроде бы.
– Во-первых, как ты верно подметил, «вроде бы», а во-вторых, при их экономической мощи могут за пару месяцев наладить производство ядерного оружия и начать строить межконтинентальные ракеты сразу в пяти городах страны.
Он вздохнул.
– Япония придет позже… По-настоящему сейчас Штатам противостоит только наш недавний союзник и вообще «русский с китайцем – братья навек». А мы в глубокой…
Я поморщился.
– Василий, ты слишком часто это говоришь.
– Да? Наверное, все еще не могу поверить. Уж очень хорошо помню по школьным учебникам, как помогали Китаю… это была такая беднейшая страна из сплошных деревень. Нищая и вечно голодающая… Так вот, Китай уже утвердился как хозяин всей Азии, а теперь старается утвердиться и как мировой лидер. Да, сейчас двуполярность… Но, боюсь, скоро мир снова станет однополярным. Только во главе будет уже не Америка, не Америка…
– Мы снова, – ответил я, – снова у руля мировой политики, как это ни странно! Именно Россия снова может резко изменить карту мира, расстановку сил… да что там сил – цивилизаций! И навсегда изменить будущее.
Он сказал невесело:
– Одна из невеселых заповедей политика: лидеру политической партии гораздо труднее удовлетворить своих друзей, чем бороться с врагами.
Я вздохнул.
– Это я уже усвоил.
– В самом деле усвоили, Борис Борисович?
– Ощутил на своей шкуре, – поправился я. – Может быть, скоро запомню, что это и есть норма.
Он покачал головой.
– Для политика вы недостаточно гибкий человек. У политика хребет должен быть гуттаперчевый. Вот вам еще одна несокрушимая заповедь: партия по природе своей крепче держится за свою неприязнь, чем за свои принципы. Потому от неприязни к Штатам отказаться будет трудно, очень трудно. Все та же ситуация с коровой соседа.
Я задумался, кивнул.
– Тогда будем опираться не столько на членов нашей партии, что помешаны на неприязни к Америке, сколько на посторонних людей, которым по фигу и Америка, и Россия, и все страны мира, а не по фигу только свой карман и желудок.
Белович морщился, кряхтел, хмурился, наконец сказал с великой неохотой:
– А вы представляете, на кого тогда придется опираться? В первую очередь на всю ту дрянь, что всегда стелется под сильного. Всегда. Они и раньше мечтали стать американцами, да только на хрен американцам такое дерьмецо?.. Это они называли детей Гарольдами да Роландами, а себя в Интернете – Генрями или Ричардами, к тому же обязательно в латинской транскрипции… Им в кайф! Еще и медали будут требовать, мол, мы – первые… Противно.
Я тоже скривился, но лишь пожал плечами.
– А что делать? Когда ставка на массы, сам понимаешь, чем прельщать: билетом на концерт Рахманинова или бутылкой водки. Верно, больше всего сторонников будет среди любителей халявы. Я читал как-то мечтания одного… там приводится размер пособия на безработного в Штатах, сладкие ахи, мол, я бы так всю жизнь жил, на фиг мне с таким пособием искать работу… Что меня разозлило, так это отклики! Ни одна же сволочь не сказала, что пособие хорошо, но лучше все-таки работать. Хотя бы из-за более высокой зарплаты! Нет, на хрен нам высокая зарплата, всех денег не загребешь, зато у нас духовность…
Распахнулась дверь, ввалился Лукошин. После вечернего визита ко мне домой он даже внешне как-то подтянулся, в смысле – слегка подобрал пузо, даже рубашку сменил и галстук повязал, хоть и криво, но все равно прогресс – Лукошин при галстуке!
Он прислушался к разговору, сказал саркастически:
– Ну да, раскатали губу! Так Штаты и восхотят вас, сопливых и ленивых, принять в свой чистый и ухоженный мир! Одно дело, когда принимают по тысяче эмигрантов в год, это переварить можно, но сто сорок миллионов? Мы же засрем всю страну!
Я поморщился.
– Во-первых, все сто сорок миллионов не ринутся в Америку. Это раз. Во-вторых, в самой Америке есть те, кто не хотел бы в ней присутствия русских вообще, и есть те, кто хотел бы их очень. Мы будем ориентироваться на вторых.
Белович добавил:
– И стараться расширить их круг.
– Да, стараться расширить.
– Так вам и дадут, – сказал Лукошин сварливо. – Да они удавятся, но не захотят подвинуться. Им все равно, что мусульмане уже в их собственной Америке вот-вот возьмут верх. И что негров и мексиканцев уже большинство. Всем кажется, что э т о случится не при их жизни, а после них – хоть потоп.
Оба смотрели на меня, я вспомнил профессора Олдвуда, что вынужден заниматься политикой, покачал головой.
– Нет. Не всем так кажется. У нас есть на кого опереться и в Америке.
– Самое большое сопротивление будет от партии лодырей, – сказал Белович. Уточнил: – Местных лодырей, тунеядцев, халявщиков, что предпочитают жить на пособия. Их партия и так все время требует увеличения пособий, а тут подвалят еще сто сорок миллионов рыл, что не хотят работать!.. Да местные костьми лягут, но не допустят присоединения России.