Земля наша велика и обильна...

Никитин Юрий Александрович

Небо еще черное, возле фонарей мельтешит рой снежных бабочек. С темного неба все еще сыплет, страшно подумать, что творится на дорогах. Не ехать сегодня, что ли, к обеду разве что доберусь, а там уже пора будет возвращаться… Увы, я уже не глава прежней РНИ, которую никто не замечал, сейчас мы организация, влияние которой сравнимо по мощи с отдельными государствами.

Терновой, старший сегодняшнего отряда моей охраны, вздохнул с превеликим облегчением, когда мы благополучно добрались до офиса и железные ворота закрылись за нами. Я сказал что-то вроде: ну вот, а вы боялись, он покачал головой, в глазах было легкое презрение к тупому охраняемому объекту.

–

Одна группа двигалась впереди и одна сзади. Еще по группе сопровождали нас по параллельным улицам. Они-то и задержали семерых… да-да, семерых, что готовились отправить вас к праотцам.

– Может быть, – спросил я сразу осипшим голосом, – просто бандитские группировки?

– Уже признались, – ответил он сдержанно. – Мы не правительственная структура, а частная, понимаете? Когда мы проводим собственное расследование, то делаем это быстро и… не всегда придерживаясь Женевских конвенций. Или Гаагских, неважно.

С утра я уже думал с тревогой, что теперь и к окнам нельзя подходить никому, снайперы могут взобраться на крышу любого дома, но забылось, работы целые горы, в который раз не пошли на обед в кафе: в самом деле столько прекрасной работы, от всех не то что пар – дым столбом, горим, тратим калории, накопленные за годы безделья.

Власов целыми днями бурчал, Штаты, по его мнению, достаточно сильны, чтобы сражаться с Востоком в одиночку, я в который раз возразил:

– Штаты начали выдыхаться! Как ни дико звучит, но их подкосил именно развал СССР. До того времени жили в напряжении, вкалывали, а сейчас как будто бы уже все сделали, можно отдохнуть… Администрация понимает, что надо еще нагнуть Китай и Японию, а затем и быстро набирающую силу Индию, но туповатый американский народ не видит, ему хлеба и зрелищ, требует остановиться в этом беге, полежать… Зато мы уже в такой глубокой яме, что уже созрели для пассионарного взрыва!

Власов сказал сварливо:

– Ну так и пусть наши пассионарии возрождают Великую Россию!

Я покачал головой.

– Не успеют. Да и едва начнется подобное пробуждение, Китай тут же пошлет уже не мелкие отряды переселенцев, а так это средние – по сто-двести миллионов каждый. И Россия в одночасье станет Китаем. Ладно, пусть не вся Россия, а только Сибирь, даже Восточная Сибирь… Но это будет только первый откушенный кусочек.

Власов прорычал в тоске:

– Но Юса, Юса… ладно, пусть даже Штаты. Ненавижу! И разве не стыдно вот так к своему противнику?

– Это вражда между братьями, – ответил я. – Между братьями всегда соперничество, зачастую – до драки. Но когда приходит чужой, братья встают плечом к плечу против врага.

– Штаты – наш брат?

– Все человечество, если уж на то пошло, братья, но Штаты – родной брат, а вот Китай, Япония или Индия – двоюродные, согласен? А негры так и вовсе…

Лукошин скривился.

– Ненавижу расизм и негров!

– Среди людей нет ничего зазорного, – сказал я, – когда человек за утешением приходит к другу. А уж если брат к брату… Это нормально, когда более сильный поддерживает упавшего духом, впавшего в депрессию. Это естественно, без этого человеческая общность многое бы потеряла. Даже не знаю, состоялась бы вообще? То же самое и с народами. У всякого бывают спады, депрессии, как вот сейчас в России уныние после краха строительства светлого будущего для всех и бесплатно! Для всего человечества, напоминаю, строили, не только для России. Коммунизм, как писали у нас везде, это светлое будущее всего человечества.

– Да уж…

– Так вот, сейчас мы, русские, а если по ндраву

более политкорректный термин – россияне, приходим за поддержкой к тому соседу, что устоял перед соблазном немедленно строить счастье для всех, поосторожничал и на этом выиграл. К соседу, ибо на планете мы все теперь соседи.

– Теперь?

– Мы и были, но теперь это поняли. Прочувствовали. Или вы, Николай Николаевич, еще не поняли? Не поняли, что рано или поздно все народы сольются в один и заговорят на одном языке?

Власов хмуро отмахнулся.

– Да все знаю, только хотелось бы, чтобы это произошло не при моей жизни.

– Все ускорилось, – сообщил Белович. – Уже сейчас оптимист учит английский язык…

– Знаю-знаю! А пессимист – китайский. Так то пессимист!

– Это раньше китайский учили пессимисты, – возразил я. – А теперь придется учить и реалистам, если как можно быстрее не сделаем гигантский скачок в сторону Запада…

– …чтобы он, гад, и отскочить не успел, – вставил Белович кровожадно.

– Постараемся, – ответил я серьезно. – Американцы и не скрывают, что их американские университеты – это места, где российские евреи преподают математику китайцам… Ну и что? На том материке они все – американцы. Юсовцы, как вы говорите. Американцы – это не нация. Это то же самое, что «советские». Были советские люди. Они состояли из русских, украинцев, узбеков, литовцев, татар, белорусов, молдаван, азербайджанцев… но в то же время они все были и советскими. Так и эти американцы тоже вроде бы из множества национальностей, однако – американцы. И русским ничуть не зазорно влиться в эту общность.

Белович проговорил с энтузиазмом:

– Тем более что мы там займем далеко не последнее мес­то!.. И тоже, га-га, возможно, уже остальных американцев подвигнем строить коммунизм или что-нить еще круче!

– Ну, об этом лучше помалкивать, – предостерег Лысенко, – хотя бы на первых порах. А вот то, что займем не последнее место, верно. Белых в Штатах уже меньшинство, а когда Россия присоединится к Штатам…

– Если, – поправил Власов. Перехватил непонимающий взгляд главного редактора, пояснил: – Если присоединится. Что это у нас за такая лихость в суждениях? Еще не присоединились, а уже Америкой правим? Нас могут и не пустить в этот клуб!

Лысенко отмахнулся с великолепной небрежностью истинно русского стратега, что пренебрегает мелочами, а сразу видит в дальней перспективе огромный сияющий дворец, будь то коммунизм, утопизм, новая столица России на болоте или же война с Ливонией за окно в Европу. И, конечно же, можно не обращать внимания на такие пустяки, что болото под Петербург придется замостить человеческими костями, кто об этом вспоминает, кого привидения мучают? А Петербург – есть!

– Пустят, – заявил он. – С радостью. Мы сразу выправим демографический перекос. Белые снова станут большинст­вом. И никаких негров, мексиканцев или турок в президенты не допустим.

Я помалкивал, не зная, радоваться или смеяться. Только что спорили со мной, называли предателем, а сейчас, с завидным легкомыслием перепорхнув монбланы проблем с присоединением, уже правят Америкой и, конечно, миром!

Вошел Андыбин, еще выше ростом в длиннополой шубе, снег на шапке и на воротнике. А когда снял шапку и взмахнул, сверкающей дугой полетели искристые снежинки, не успевшие растаять в коридоре.

– Борис Борисович, – прогудел он могучим, как мотор КамАЗа, голосом, – не поверю, чтобы вы не подумывали баллотироваться в президенты! А скоро уже пора начинать выдвижение…