Земля незнаемая
Шрифт:
Василько посмотрел вслед задумчиво: «Где мудрость князей, отчего войной идут друг на друга? Иль не могут полюбовно спор решить? А речь оба, и Ярослав, и Мстислав, о Руси ведут, и оба будто за неё радеют. Ин же как городом поступиться, так мечи обнажают…»
Постояв ещё немного, Василько направился к коновязи. Отвязав узду, гридин уселся верхом, пустился за дружиной.
Сошлась русь за Лиственом [134] не на братчину [135] , а схлестнулась в кровавой усобице…
134
Листвен - город близ Чернигова.
135
Братчина - праздничный пир.
Желтели осенней позолотой леса, и алела рябина. В тот день хмурое небо нависло низко над землёй и скрыло солнце…
Широким строем развернул полки князь Ярослав, тугим луком напружинились тмутороканцы…
Разглядел Мстислав, как наёмные варяги железным клином выдались, сказал:
– А пошлю-тко я против свевов черниговских удальцов.
И поставил в челе полк пеших черниговцев, что привёл ему на подмогу посадник Ростислав. На крылах касогов выставил, а отборной верхоконной дружине велел ждать своего часа.
Полощет ветер голубые княжеские стяги, раскачивает святые хоругви. Русские хоругви над русскими полками.
Запели серебряные трубы, и закованный в железо одноглазый ярл Якун первым повёл своего варяжского «вепря». Взяли их «свинью» в топоры и шестопёры пешие черниговцы, сошлись грудь с грудью. Гикая и визжа, ринулась на сечу касожская конница.
В звоне металла, в треске копии потонули крики и стоны, в смертельных судорогах храпели кони…
Время на ночь перевалило, крупными каплями сорвался грозовой дождь. Перечертила молния небо, осветила искажённые злобой лица…
Люто бьётся русь!
Шлёт тысяцкий Роман гонца к Мстиславу:
– Не подоспело ль дружине за мечи взяться?
Встал Мстислав в стремена, видит, нет никому перевеса, решился:
– Скажи боярину Роману, пора!
«Пора!» - пропели трубы.
– Пора!
– откликнулась Мстиславова дружина и ринулась, выдохнув единым голосом: - Тму-та-ра-кааань!
В топоте застоявшихся копыт качнулась земля. Врубились гридни. Не выдержали киевляне свежесильного удара, попятились, побежали…
О том сражении, тайно от князя Ярослава, запишет погодя Кузьма сии слова:
«…А от Листвена, положив полки многие, бежал князь Ярослав, минуя Киев, искать защиты у Новгорода. Ярл же Якун, в бесславии погубив варяжскую дружину и потеряв на поле брани своё златотканое корзно, за море уплыл и там умер, не вынеся позора…»
Ветрено… Ярко зажёгся восход.
Затихло поле. В Листвене-городке отдыхают воины от боя, и только бодрствует князь Мстислав. Кутаясь в корзно, медленно обходит поле, подолгу стоит перед убитыми, вглядывается в мёртвые лица. Вот лежат тмутороканцы, а рядом вечным сном спят Ярославовы гридни. Там, не выпустив из рук сабли, распластались касоги. Как шли клином варяги, так и смерть приняли от черниговского топора…
– Зри, князь, зри, как русич русича изводит, - раздался позади укоризненный голос.
Вздрогнул от неожиданности Мстислав, оглянулся. Узнал неизвестно как появившегося Василька, спросил:
– И ты против стоял?
– Нет, - покачал головой Василько, - не был я тут, и попусту, княже, твоё злобствование.
– Не злобствую я, - вскинул брови Мстислав.
– Скорблю, глядючи, к чему доводит наша княжья котора [136] .
Вишь, - обвёл он рукой вокруг, - и я в том повинен.
– И после долгого молчания сказал: - Велеть, чтоб тела их земле предали по чести.
136
Спор, ссора.
И пошёл, скорбно потупив голову. Ветер теребил ему волосы, срывал корзно. Чувствуя, что Василько идёт за ним, Мстислав снова заговорил:
– Полонённые гридни сказывают, что Ярослав в Новгород отправился…
Василько ничего не ответил, и Мстислав продолжал:
– Хочу просить тя, чтоб ты, Василько, письмо моё свёз ему. Пускай воротится в Киев, отступится от Чернигова. Довольно раздоров, довольно губить Русскую землю. Неужели не урядимся мы? Ему Киев, мне Чернигов и Тмуторокань, где мой посадник сидит, Ян Усмошвец… Так доставишь ли письмо Ярославу?
– Повезу, князь! Немедля поеду!
…В то же лето, собравшись у Городца, переделили братья Киевскую Русь. Одному земли по правую руку от Днепра, другому по левую да ещё Тмуторокань с Белой Вежей. Сел Ярослав в Киеве, Мстислав в Чернигове…
ЭПИЛОГ
Год 6558-й от сотворения мира, а по летосчислению 1050-й…
Укрытая снегом равнина до боли слепит глаза. Звонко заливается колоколец под дугой коренника, ярятся пристяжные, гнут шеи, хапают на ходу губами снег. Позади саней растянулись верхоконные рынды.
Накинув на ноги медвежью полость, задумчиво сидит князь Ярослав. Подобно быстрому бегу саней, незаметно промчалась жизнь. Не успел оглянуться, ан старость ухватила…
Закрыл князь глаза, забылся в воспоминаниях. Как наяву виделась ему вся жизнь.
Немногим больше десяти лет прокняжил Мстислав в Чернигове. Похоронил сына и жену, а вскорости и сам скончался…
Перед тем ходили братья сообща на ляшского короля Мечислава, сына Болеслава. В тот год от многих панских бесчинств поднялись холопы, и был мятеж в земле Польской.
«…Вставши людье, избиша епископы, и попы и бояры своя».
Ярослав с Мстиславом, повоевав Червень и Перемышль, посадили там воеводой боярина Прова, сына новгородского тысяцкого Гюряты. И наказали ему за смердами догляд вести, дабы они по подобию ляшских холопов боярам обиды не чинили.
…А князь Мстислав умер в лето 6544-е…
Вздохнул Ярослав, помял в кулаке седую бороду. Ясно, будто вчера то случилось, припомнил тот день…
Прискакал из Чернигова гонец с вестью печальной… Плакали колокола в Киеве и Чернигове, в Тмуторокани и по всей Русской земле.