Земля обетованная
Шрифт:
Забастовка начинала тревожить жителей Тэрстона. Как-никак, в городе был только один завод. Поползли слухи, что администрации будет дешевле вообще закрыть предприятие в Тэрстоне и расширить филиалы в Ланкашире; поговаривали даже, будто администрация сама в этих целях спровоцировала забастовку; что кто-то уже видел в чьей-то машине списки людей, которым назначается выходное пособие; что заводская верхушка собирается продавать свои дома и переезжать в город, где находится ближайший филиал завода. Депрессия тридцатых годов еще не совсем изгладилась из памяти; люди волновались, опыта забастовок городок не имел, да и уверенности в высокой ценности изготовляемой здесь продукции тоже не было. Как и во всех небольших городах, значительное число людей считали, что иметь работу, да еще хорошо оплачиваемую, — это уже счастье.
Через какое-то время профсоюз управленческих служащих урегулировал вопрос в национальном масштабе. Теоретически члены заводской ячейки этого профсоюза получили право выйти на работу. Большинство бастующих именно этого от них и хотели — хоть никогда бы в этом не признались, — поскольку все понимали, что стоит появиться малейшей бреши, и конфликт будет как-то разрешен. Однако профорганизатор технологов полез на рожон. Он заявил, что если Гарри вернется на работу, то вся ответственность за подрыв рабочей солидарности в момент, когда переговоры близятся к весьма удачному завершению, всецело ляжет на него. Хотя все знали, что его хвастливое заявление не что иное, как вранье, напугать людей ему удалось. Все понимали, что солидарностью не шутят. Пикетирование стало для них хорошей политической школой. Гарри предстояло действовать на свой страх и риск — в душе люди были за него, но как забастовщики — против.
Однако в профсоюзе Гарри состоял двоюродный брат Джозефа Флетчера и один его приятель. Оба были возмущены варварской расправой с его голубями и вовсе не желали, чтобы ими помыкал профсоюз, который только и делал, что угрожал, постоянно их запугивал, очень редко поддерживал и теперь вот снова рассчитывал на их помощь.
Члены профсоюза управленческих служащих имели право вернуться на работу. На других заводах, в других частях страны они уже прекратили забастовку. Двоюродный брат Флетчера и его приятель выразили готовность последовать за Гарри. Не прошло и дня, как местные газеты, а затем и вся пресса Англии затрубили об этом. Гарри останавливали на улицах, изводили вопросами, уговаривали, профорганизатор технологов заходился в угрозах и суровых предупреждениях, а сам Гарри сильно поссорился с Эйлин.
2
— Вопрос очень прост, — холодно сказала Эйлин. — Станешь ты штрейкбрехером или нет?
— Если ставить вопрос так, то и говорить не о чем, — сказал Дуглас. — Он ведь очень подробно объяснил тебе положение. Помилосердствуй, Эйлин. Все обстоит гораздо сложнее.
— Если разобраться до конца, то вовсе нет, — возразила она.
Эта твердая уверенность в собственной правоте возбуждала у Дугласа желание взять ее за плечи и хорошенько тряхнуть. Она стояла и гладила пеленки с таким видом, будто исполняет чрезвычайно ответственную и важную работу, с полным сознанием своей безупречности, сообщаемой ей высоким положением матери, теперь — как радетельница за солидарность рабочего класса — и вовсе непогрешимая.
— Гораздо сложнее, чем ты воображаешь, — прибавил раздраженно Дуглас.
— А какое отношение ко всему этому имеешь ты?
— Я попросил его зайти к нам, чтобы все обсудить, — осадил ее Гарри. — Давайте хоть между собой не будем ссориться.
— Ну что он может тебе посоветовать? — возразила Эйлин.
— Этот вопрос относится и к тебе, — сказал Дуглас. — Хотя ты совершенно правильно рассчитываешь, что у нас хватит галантности его не задавать. Итак, разговор ведем мы — мы с тобой, — но Гарри должно быть позволено участвовать в дебатах.
— Если он вернется на работу сейчас, за два дня до дополнительных выборов, это обойдется лейбористам в тысячу голосов — их получат тори.
— Эйлин, — сказал Дуглас, взяв себя в руки, — в Тэрстоне у лейбористов едва ли наберется тысяча голосов. Это вотчина тори, здесь сама королева не прошла бы в качестве кандидата от лейбористской партии.
— Дело в принципе.
— Не уверен, что ты права. Ладно! Я не работал с избирателями — вот если бы ты баллотировалась, тогда б я расстарался, — но из того, что мне пришлось слышать здесь, я вынес впечатление, что у партии нет четкой линии по этому вопросу. И даже если полезно или правильно рассуждать об этом с точки зрения выгоды для партии — а я не уверен, что это полезно или правильно, — то получается, что ты не права. Большинство людей хотят, чтобы забастовка кончилась. Сами забастовщики этого хотят. Сейчас вся загвоздка в том, чтобы найти к этому пути и возможности.
— Вот Гарри и предоставит и то и другое, — огрызнулась Эйлин.
— Это несправедливо! — Гарри был возмущен и не скрывал своих чувств. Ему не давали спокойно продумать все до конца. Все старались поделиться с ним своими взглядами и соображениями. — Для меня важно быть убежденным в своей правоте и знать, чего хотят члены нашего профсоюза.
— Ты с самого начала относился к забастовке скептически.
— Откровенно говоря, да, — сказал Гарри. — Но я присоединился к ней. А я, Эйлин, за свою недолгую трудовую жизнь уже был раз уволен по сокращению штатов и прекрасно представляю себе возможные последствия. Однако это меня не остановило. Просто я считаю, что застопорить прогресс невозможно.
— Но ведь сейчас мы спорим вовсе не об этом, — поспешно вмешался Дуглас, чтобы предупредить длинную тираду в защиту чистоты окружающей среды и против чрезмерного разрастания заводов, которой готовилась разразиться Эйлин. Кроме того, ему было неприятно, что они ссорятся.
— Возвращаясь на работу, ты исполняешь желание администрации, — сказала Эйлин. — Это соображение должно было бы сразу остановить тебя.
— Но почему? — осведомился Гарри. — Если мы хотим одного и того же, почему это должно быть препятствием?
Эйлин только пристукнула утюгом пеленку и с усилием удержалась от ответа.
— Если ты хочешь знать мое мнение, то я считаю, что его возвращение на работу было бы абсолютно оправданно, — сказал Дуглас.
— Если ты хочешь знать мое мнение, то я считаю, что твое суждение в данном случае абсолютно несущественно, — сказала Эйлин гораздо более сердито, чем намеревалась. Заботы о ребенке, напряжение предвыборной кампании и сверх всего эта забастовка (она так и видела Гарри, угодившего между буферами при этом столкновении интересов людей гораздо более искушенных и ловких) вконец измотали ее.
— Ну, через минуту меня здесь не будет, так что успокойся, — сказал Дуглас. — Но вот что я еще хочу сказать. Если члены Гарриного профсоюза проголосуют завтра за возвращение на работу, ему ничего не останется, как вести их на завод.
— Они говорят, что сделают, как он скажет, — плачущим голосом возразила Эйлин. Она даже гордилась тем, что Гарри пользуется таким доверием, однако была убеждена, что доверие это незаслуженное.
— Твоя беда, — сделал прощальный выпад Дуглас, — и я замечаю это за тобой с тех пор, как ты занялась политикой, — твоя беда, Эйлин, что ты отказываешь всем, кроме себя, в способности думать. Ты немножко занеслась.