Земля обетованная
Шрифт:
ТРАХ! Запертая дверь дрогнула.
— А ну, взяли! И-их!
ТРАХ! Непристойная брань перешла в кровожадный вой.
ТРАХ! Дверные петли погнулись. Чемодан соскользнул на пол.
— Мы победили! Кельты! Кельты! Кельты!
ТРАХ! ТРАХ! «Кельты!» ТРАХ! ТРАХ! «Кельты!
Мы победи-и-ли!»
Дверь была выломана, но он продолжал удерживать ее на месте, когда поезд замедлил ход, подкатывая к станции. Удары кулаков посыпались ему на голову. Чья-то рука вцепилась в волосы и стала тянуть, пока слезы градом не полились у него по щекам, но он не отнимал плеча и продолжал упираться ногами в стену. — Мама! — с трудом выдохнул он. — Господи Исусе!
— Гад! Гад!
Теперь они пронзительно вопили и дрались между собой, и каждый старался ухватить его, стукнуть — они толкались, спотыкались на крошечном пространстве, совершенно стервенея от того, что жертва продолжает оставаться недосягаемой, застыв, как труп, в своей крошечной цитадели.
Поезд не спеша катился вдоль платформы. Внезапно бутылка с неровно отбитым дном появилась в нескольких дюймах от лица Лестера. Он отдернул голову, и дверь упала. Они предстали перед ним. Подростки с искаженными, опухшими от ненависти лицами, визжащие от желания изничтожить чужака.
Лестер схватил сиденье от унитаза и, взмахнув им, как косой, двинулся на них, угодив вожаку прямо по переносице, которая сломалась. Вконец изнемогший, он плохо соображал, что делает, но все же умудрился правой ногой подтолкнуть дверь так, что она легла поперек, создавая препятствие, которое им нужно было преодолеть, прежде чем они дорвутся до него; сам же он стоял, зажатый в уголке между стульчаком и маленьким окошком, и из последних сил размахивал сиденьем. Он стонал и задыхался. Его пнули в пах. Рубашку на нем порвали. Трахнули по голове. Удары сыпались со всех сторон, и тяжелые ботинки больно били по ногам.
Явилась полиция. Он оказался на платформе. Ему сказали, чтобы он подождал, пусть изложит все, как было. Он вошел в привокзальный туалет. Кое-как привел себя в порядок, надел пиджак, вышел в противоположную дверь и поспешно удалился.
Только полиции ему не хватало!
4
Гарри страшно задохнулся. Ему было стыдно стоять, беспомощно согнувшись, как марионетка на отпущенных веревочках, в то время как тренер с силой нагибал и разгибал его, помогая продышаться. Он не любил привлекать к себе внимание.
Посмотреть встречу двух регбийных команд народу — по масштабам Тэрстона — собралось немало: человек триста пятьдесят. Матч Тэрстон — Аспатрия (ближайший городок) по традиции игрался в канун Нового года. И тут уж страсти кипели. Гарри сбили, отнимая у него мяч. Остальные двадцать девять игроков, столпившиеся вокруг, ждали спокойно. Изменить результат теперь могло только чудо. Счет был 27:8 в пользу Тэрстона, и до конца игры оставалось всего десять минут. Единственное, что вызывало сейчас некоторое напряжение, — это беспокойство команды Аспатрии, как бы тэрстонские защитники не рванули вперед и не попытались забить еще несколько голов, доведя счет до баскетбольных цифр, и опасения команды Тэрстона, что ей не удастся этого сделать. Одетые легко, игроки непрестанно двигались, чтобы не замерзнуть в этот зимний морозный день.
Сгущались сумерки. Плотно затянувшая небо серая пелена постепенно чернела. Спортивное поле находилось за городом. Его оборудовали далеко от центра в период непродолжительного подъема общего благосостояния и самонадеянности с типичной для шестидесятых годов уверенностью, что теперь-то уж привилегий и места хватит на всех. Земля принадлежала Регби-клубу, и большинство членов приезжали на собственных машинах. Не так удобно было тем, кому приходилось топать сюда из центра города или из районов муниципальных новостроек. Новый клуб внес изменения и в светскую жизнь городка. Площадки для игры в сквош привлекли толпы энтузиастов этого вида спорта, прежде бывшего в загоне. Организовывались поездки во Францию вместе с командой регбистов, и на субботние танцевальные вечера приглашались знаменитые джаз-оркестры и приобретающие популярность рок-группы. Дамы щеголяли на этих вечерах шикарными туалетами, сшитыми по последней моде. Здание клуба было построено весьма рационально, с большими комнатами, окна которых выходили на обе стороны, и, как говорили знатоки, напоминало лыжный павильон где-нибудь в Альпах. Поговаривали о теннисных кортах, и архитектор, игравший в команде клуба, уже разрабатывал соответствующий проект. Неряшливо одетые члены клуба вызывали косые взгляды; заведовать баром был приглашен на полную ставку специальный человек. Кто-то из бывших президентов докопался, что близится семидесятая годовщина со дня основания клуба, и сейчас готовилась его «Краткая история». Кто-то внес предложение установить мишени для стрельбы из лука.
Когда Гарри вернулся в строй, со стороны трибун раздалось несколько хлопков, и игроки рассыпались по местам, готовясь бить штрафной удар. Сразу же за трибунами начинались поля — тучные земли простирались до самого моря на севере и столько же, миль восемь, до гор на юге. Регбисты в шортах, ярких рубашках, в гетрах с подложенными щитками, крепкие, с сосредоточенными лицами, казались вписанными в пейзаж. И только легкий покров снега придавал всему какую-то нереальность. Штрафной забить не удалось. Недолет!
— Давай, Тэрстон!
— Давай, Аспатрия! Держись, ребята! Еще не все потеряно! Ничего еще не потеряно, ребята! — Звонкий голос. Будто фермер на соседнем поле сзывает своих собак.
Крику было много, но все это были отдельные выкрики. Большинство предпочитало в одиночку наслаждаться игрой или уж на худой конец с приятелями. Очень редко случалось, чтобы зрители кричали что-то дружно, да и то их хватало ненадолго.
Гарри крепко обхватил пальцами талию, согнулся и сделал несколько глубоких вдохов, надеясь, что никто этого не заметил. При второй попытке ему чуть не удалось забить гол.
Снова мяч в игре. Хорошо натренированные тэрстонские нападающие подхватили его, донесли до аспатрийских нападающих, но тут же выпустили. Длинная передача в сторону полузащитника. Гарри был в нескольких метрах и ринулся к нему, набирая скорость. Полузащитник обвел противников и чуть не прорвался, но его перехватил крайний нападающий. Игроки повалились друг на друга, не давая никому завладеть мячом. Гарри побежал на свое место. Он играл центральным трехчетвертным.
Он любил эту игру. Любил своих товарищей по команде. Лучшего способа проводить послеполуденные часы, на его взгляд, не было и быть не могло. Пусть другие занимаются, чем хотят. Ему оставьте это. «Не зевай, Гарри!» — сказал он себе шепотом. Игроки передвигались по полю, создавая рисунки и построения, то восхищавшие, то приводившие в уныние посвященных.
Мяч летел прямо на него, но довольно высоко. Ему пришлось чуть притормозить, но мяч он все-таки поймал, избежал блокировки и ринулся прямо к линии. Один из недостатков его как игрока заключался в том, что он слишком уж охотно передавал мяч другим игрокам. Ему неприятно было, что могут подумать, будто он зря держит мяч, или заподозрить его в эгоизме. Однако чересчур быстрая передача нередко бывала непродуктивна. В смелости его никто не сомневался, и недостаток этот объясняли тем, что у него хромает тактика; считали, что главным образом по этой причине он и в сборную графства не входит. Но за Тэрстон он всегда играл хорошо или, как пышно выражались члены спортивного совета клуба, поднабравшиеся самоуверенности, поскольку кем, как не ими, была создана самая блестящая организация в округе, «подавал пример беззаветного служения своему клубу».