Земля потерянных людей
Шрифт:
Тотчас же все поднялись. Мажордом трижды поклонился королю, затем то же проделал каждый, после чего в полном молчании, все расселись по своим местам за столом. Когда все уселись, Лодиварман вновь хлопнул в ладоши, и тотчас же рабы бесшумно принялись обносить всех яствами и разливать вино. После того, как Лодиварман в третий раз подал знак, гости слегка расслабились и вступили в тихую беседу.
Стоя у входа на посту, Гордон Кинг разглядывал зал. Ему было видно как много блюд стоит на столе у приглашенных. Распознать он мог два-три, но было ясно, что стол буквально ломится от фруктов, овощей и мяса в разных видах. На королевском столе самое большое блюдо было наполнено грибами, кроме этого было немного фруктов, сластей и вина. Кинг уже слышал сплетни, что явно подтверждалось тем, что он видел, — о том, что монарх настолько поглощен страстью к грибам, что не ест практически больше ничего и объявил их королевской пищей, запретив под страхом смертной казни употреблять их в пищу другим.
Утомительный пир продолжался, пирующие вели вялую беседу, а Лодиварман мрачно молчал, деля свое внимание между грибами и вином. Глядя на пирующих, Кинг сравнивал их застолье с официальными банкетами в Нью-Йорке и Вашингтоне, где ему приходилось участвовать, и сочувствовал им, зная, какие чувства они испытывают. У них, пожалуй, было даже одно преимущество по сравнению с американцем: им не надо было делать вид, что им весело и хорошо.
Внезапно Лодиварман сделал знак мажордому, и тот дважды хлопнул в ладоши. Все обратили свои взоры на боковую дверь: оттуда стали выходить апсары. На бедрах у девушек были пояса самородного золота, поддерживавшие спускавшиеся чуть ниже колен юбки. От бедер также отходили две полосы топорщащихся жестких тканей, доходивших до земли. Выше бедер они были обнажены, но богато украшены ожерельями и браслетами. Сложные головные уборы напоминали канделябры, тяжелые серьги свисали до плеч, а на босых ногах сверкали браслеты из драгоценного металла. На некоторых были страшные маски, но подкрашенные щеки и губы, подчерненные глаза большинства из них были очаровательны; но прелесть одной из них затмевала всех. Как только Гордон Кинг увидел ее, сердце его забилось быстрее — это была Фоу-тан. Она не видела его, когда входила, и теперь тоже танцевала к нему спиной. Танец представлял собой набор поз, в которых участвовали ноги, руки, бедра, кисти рук и головы маленьких танцовщиц. В танце их руки и даже пальцы изгибались столь невероятным образом, что Гордон с изумлением и восторгом думал о том, сколько дней и ночей приходилось затратить не только на совершенство движений танцовщиц, но умение зрителей находить наслаждение в таких комбинациях красоты и абсурда. Он мог понять, что танец ритуальный и содержит какое-то религиозное значение. А когда он это осознал, он не мог не признать, что при всей религиозности, танец прекрасен, артистичен и интеллектуален не менее, если не более, чем так называемые эстетические танцы, к которым он был вынужден привыкнуть в Европе и Америке.
В танце участвовало двадцать апсар, но Кинг видел только одну — гибкую и прелестную, безукоризненно сплетавшую сложную и длинную вязь трудных фигур танца. В голове его мелькала одна за другой какие-то совершенно безумные идеи — он пытался разработать достаточно приемлемый план освобождения Фоу-тан. Но даже при поверхностном рассмотрении было ясно, что все никуда не годится. Надо ждать, но, ожидая, он продолжал планировать и надеяться.
Как только танец закончился, Лодиварман поманил к себе мажордома и что-то ему шепнул. Мажордом поспешил за уходившими апсарами и дотронулся до плеча Фоу-тан. Он заговорил с ней, и Кинг увидел, что девушка вся сжалась. Лодиварман трижды хлопнул в ладоши, и рабы вновь распростерлись на полу, гости встали на колени. Лодиварман встал и медленно прошел в ту же дверь, откуда появился в начале пира. Как только он исчез за дверью, все гости встали и покинули комнату, не скрывая радости, что все кончилось. Рабы принялись собирать тарелки и выносить их куда-то, а мажордом провел Фоу-тан через комнату, вверх по королевскому возвышению и вывел ее через ту же дверь, через которую недавно вышел Лодиварман,
Гордон Кинг едва сумел сдержаться, когда до его измученного сознания дошло значение происходившего на его глазах. Ему хотелось помчаться и догнать Лодивармана и Фоу-тан, но опять победил здравый смысл.
Когда король и гости ушли, напарник Кинга расслабился. Он уже больше не напоминал неподвижную статую, но беззаботно прислонился к стене, наблюдая, как рабы выносят полные подносы еды.
— Мы можем получить от этого больше удовольствия, чем гости, — кивнул он в сторону яств.
— Да, — произнес американец, занятый своими мыслями.
— Я уже много раз стоял здесь на страже, — продолжал воин, — и ни разу не ушел голодным.
— Я не голоден, — коротко ответил Кинг.
— А я голоден, — сказал воин. — Они складывают тарелки там за дверью. Если ты тут последишь, я пойду и поем, чего душа пожелает.
— Давай.
— Если увидишь, что идет офицер — свистни.
— Если увижу, то свистну. Иди давай, — заторопил Кинг, увидя в этом дарованную Богом возможность осуществить план, помехой которому и было присутствие второго стража.
— Много времени у меня это не займет, — обрадовался солдат и поспешил туда, куда рабы выносили еду.
Едва за ним закрылась дверь, как Кинг пересек зал и вспрыгнул на возвышение. Помещение было абсолютно пусто, и никто не видел, как американец раздвинул драпировки и исчез за дверью, за которой незадолго до него исчезли Лодиварман и Фоу-тан.
VIII
В КОРОЛЕВСКИХ ПОКОЯХ
Мажордом провел Фоу-тан по тускло освещенному коридору в маленькое помещение неподалеку от пиршественного зала. Внутри комнаты стены были из тонкого листового свинца, прикрепленного вручную на мощные каменные блоки, сверху все было покрыто росписями, представляющими дворцы, храмы, военные сцены и сцены охоты. На них была нарисованы копьеносцы, стрелки из лука и огромные слоны в боевом снаряжении. Король верхом на лошади в сопровождении придворных вонзал копье в тигра. Бесчисленные апсары застыли в танце. Священнослужители в длинных одеяниях и фантастических головных уборах вечной процессией направлялись к храму Шивы, и на всех украшениях комнаты неизменно присутствовало изображение Разрушителя. На полу было разбросано множество роскошных ковров и шкур тигров и леопардов. На низких столах стояли вазы с фруктами и глиняные и каменные статуэтки. С потолка на трех цепях свисал искусно чеканенный сосуд, над которым поднимался дымок и тяжелый аромат благовоний, а под ним на полу лежало бесчисленное количество подушек, покрытых богатыми разноцветными вышивками. Блеск красок умерялся и смягчался светом ровно горящих светильников.
— Зачем ты привел меня сюда? — спросила Фоу-тан.
— Такова была воля Лодивармана, короля, — ответил мажордом.
— Мне должны были дать три дня, чтобы я могла подготовиться, — заявила девушка. — Таков обычай.
Мажордом покачал головой.
— Я ничего не знаю, кроме приказов Лодивармана, — сказал он. — Обычаи создают короли, короли их и отменяют.
Фоу-тан с тревогой посмотрела вокруг, внимательно изучая все детали. Она увидела, что кроме той двери, через которую они вошли, в комнате есть еще одна в дальнем конце комнаты, а также три окна, полностью закрытых занавесями. Она двигалась по комнате, чувствуя себя неловко под пристальным взглядом мажордома.
— Не хочешь ли ты присесть? — спросил он.
— Я предпочитаю стоять, — сказала она, а затем спросила: — Каковы были приказания короля?
— Привести тебя сюда.
— И это все?
— Это все.
— Для чего меня привели сюда? — продолжала настаивать девушка.
— Потому что так приказал король, — гласил ответ.
— Почему он приказал это сделать?
— Это не мое дело — знать или доискиваться, почему и отчего велел король. Я всего лишь слуга. — Некоторое время тишина в комнате нарушалась лишь звуком их дыхания и шелестом юбки Фоу-тан, нервно прохаживавшейся вдоль комнаты, ставшей для нее тюрьмой, несмотря на всю пышность убранства.
Мысли ее смешались. Ей даже не дали времени приготовиться, не в обычном смысле — как новой пассии Лодивармана, а к решительному шагу. Она поклялась себе, что умрет до того, как ее коснется рука Лодивармана, но застигнутая врасплох, она была беспомощна. Она призвала на помощь всю свою изобретательность, чтобы отсрочить фатальный миг или найти причины освободиться разом от ужаса, что ее ожидал.
И тут дверь в дальнем конце комнаты открылась и вошел Лодиварман. Он остановился у входа, закрыв за собой дверь. Он молча стоял, тускло глядя, как она бессознательно, по многолетней привычке, преклонила колени перед королем. То же сделал и мажордом.
— Встань! — велел Лодиварман, объединяя их одним жестом, и повернулся к мужчине: — Ты можешь идти, — сказал он. — Смотри, чтобы никто не входил в это крыло, пока я не разрешу.
Мажордом, низко кланяясь и пятясь задом, вышел из комнаты и тихо закрыл дверь. Тогда Лодиварман приблизился к Фоу-тан. Он положил руку на ее обнаженное плечо, от чего она непроизвольно сжалась.
— Ты боишься меня, — сказал он. — Для тебя я отвратительный прокаженный. Все меня боятся, все меня ненавидят, но что вы все можете? Что можешь ты? Я — король. Да помогут боги бедным прокаженным — не королям!