Земля — Сортировочная (сборник)
Шрифт:
— Ну тогда идем! — сразу загорелась идеей Милора. Даниил закинул бластер за спину и сказал:
— Погоди, давай захватим термос и курицу на обед… Спустя двадцать минут дети уже шагали по бесчисленным галереям огромной станции, а Бомбар и Катарсис, опасаясь выстрелов, прыжками и перебежками добрались до шлюза и штурмом взяли пустой катер.
— Дети ушли, — огорченно сказал Катарсис подоспевшему Андраковскому.
Маэстро прислонился к переборке и сгорбился. Пираты ума не могли приложить, куда подевались дети.
Катарсис обнял маэстро
— Пойдемте в рубку, я попробую мониторами обшарить помещения, может, и найдем их…
А Даниил упрямо уводил товарищей в глубь станции. Не один десяток прямоугольных и круглых тоннелей, залитых светом, и зловеще–мрачных коридоров, застывших эскалаторов и пандусов миновали они, уже и сами забыв обратный путь. Даниил рассчитывал добраться до другого конца станции, к маневровым двигателям, но сам запутался в собственных расчетах.
— Может, хватит? — нерешительно спросил Артем, но Даниил отмахнулся.
Через десять минут Артем спросил снова, и теперь Даниил что–то прорычал в ответ, но на третий раз он уже и сам понял, что пора прекращать хождения.
Он остановился посреди коридора, потер лоб и сказал:
— Ладно, наверное, хватит. Сейчас всем привал, а потом начнем…
Дети повалились на пол.
Отдохнув, они покончили с обедом и снова растянулись на мягких ковриках. Даниил поднес к глазам руку с часами и решил, что есть еще время поваляться.
Катарсис в это время безуспешно обшаривал телекамерами обитаемые отсеки. Маэстро, заперев дверь рубки, нервно бегал за спиной робота от стенки к стенке и кусал губы, прижимая руки к груди.
— Нету их!.. — отчаявшись, сказал Катарсис.
— Подъем! — бодро крикнул Даниил. Артем и Милора, вздыхая, встали.
— Сейчас, значит, поджигаем этот коридор, — разъяснил Даниил. — Делаем круг, — Даниил неопределенно махнул рукой. — Поджигаем еще в нескольких местах и уходим. Только быстро. Надо успеть.
Он отщелкнул крышку с контрольного щитка своего бластера и перевел оружие на веерный луч. Милора сделала то же самое. Артем отошел подальше. Даниил направил бластер на стену. Раскаленная струя окатила пластик, и он сразу пополз жирными потеками. Даниил поводил стволом справа налево и обратно, и первые робкие язычки полупрозрачного пламени вынырнули из пластиковой каши. Милора окольцевала коридор широкой полосой. Ядовито запахло паленой пластмассой, бурый дым бледными прядями струился под потолок. Даниил и Милора опустили бластеры и отошли. Костер разгорался, трещал, жар лизнул лица. Гулко лопнул длинный плафон, и в короткой зоне полумрака хищно и жадно замерцал живой кровавый свет.
— Началось, — произнес Даниил, и Милора пододвинулась ближе к нему в каком–то еле ощутимом трепетном преклонении перед грядущим пожаром. Глаза ее, в которых разгорались угли, были похожи на две пробоины в будущее.
— Надо идти, — позвал издали Артем, и Даниил, еще мгновение глядя в огонь, оторвался от гипнотического танца бестелесных невесомых
Даниил спустился на четыре палубы ниже и приметил коридор для второго очага.
— Хочешь? — спросил он, пододвинув бластер Артему, но тот суеверно закрылся руками.
Милора радостно ударила огнем по стенам. Третьим очагом стала какая–то большая каюта с экранами по стенам. Обшивка и мебель вспыхнули, как бумага, и, уходя, дети слышали выстрелы лопающихся ламп.
— Поехало дело! — сказал Даниил Милоре и получил в ответ блеснувшую на закопченном лице улыбку.
У четвертого очага они напоролись на полуживую пожарную систему, которая, почуяв тепло, лишь бессильно вывалила из люков и воронок пару хлопьев ржавой пены и погнутые манипуляторы.
У пятого очага они впервые услышали тревожный вой сирен.
— Пора уходить, — полуутвердительно заметил Артем, но Даниил не согласился, желая организовать еще штук пять новых костров. Милора ничего не сказала, только засмеялась и утерлась рукавом.
На повороте, где был устроен шестой очаг, они почувствовали запах дыма, а на седьмом очаге Артем ухватил Даниила за локоть. Даниил оглянулся — дым висел тучей — и согласно кивнул. Пожар, бесспорно, начался. Надо уходить.
Дети побежали по коридорам.
А пожар, как волк в овчарне, ворочался, рычал, клокотал. Он разбухал, выбрасывал прожорливые стаи по этажам и тоннелям. Ручьи пластика текли по палубам, дым клубился, лез во все щели, жар накатывал волнами. Один за другим отсеки и галереи, каюты и лестничные марши оказывались объяты пламенем. В переплетениях убивающего света и удушающей тьмы корчились стены и потолки, свивались в петли трубы и сворачивались кольцами кабели. Все, что было неподвижно, статично, вдруг ожило, как оживают мертвецы в крематориях, зашевелилось, задвигалось, обнажая черные балки и стропила опорных конструкций. Включались выжившие после долгих лет молчания и бездействия противопожарные посты; вспыхивали, чтобы тотчас взорваться, аварийные огни; разевали пасти сирены; рычащие потоки вскипающей белей пены рушились в пекло, где, крича, тотчас обращались в пар или переплавлялись в странную субстанцию, которая белыми булькающими сугробами ползла по умирающим коридорам.
— Горим! — завопил в рубке Катарсис, увидев зловещий перелив аварийных огней на пульте, а маэстро, вцепившись побелевшими пальцами в спинку кресла, осевшим голосом шептал:
— Это дети, Катарсис, слышишь, это дети!.. Ничего не знающий Аравиль Разарвидзе перетирал веревки о какой–то угол.
Дети бежали по безлюдным помещениям, чувствуя, как близок посеянный ими огонь. Всюду уже плыли струи ядовитого дыма, Артем и Милора кашляли, а Даниил сплевывал тягучую зеленую слюну. Разбухшие сердца перекачивали тяжелую, жидкую кровь. В сжатых спазмами глотках хрипел отравленный воздух.