Земля Злого Духа
Шрифт:
Туша чудовища скрылась за излучиной, а голова на длинной шее еще долго маячила, то поднимаясь, то опускаясь. Жрала!
– Ох, спаси, Господи, – перекрестившись, вздохнул Афоня. – Видно, многонько тут таких. У них тут это… пастбище. Отче! А не есмь ли то апокалиптический зверь, число которого в Писании указано?!
Отец Амвросий недовольно покачал головой:
– Нет – тако мыслю. Был бы то библейский зверь – мы б так не стояли. Пожрал бы всех, потоптал ножищами, хвостом бы разил! А этот… что ж – ест себе травку, пасется.
– Интересно, каковы ж у него пастухи?!
– Мыслю, он сам по себе, дикий.
– Так тут и стадо таких, может?!
– Может, – охотно согласился священник. – А может и не быть. Тут и одной-то такой зверюге
Все опустились на колени и молились до тех пор, пока над вершинами кедров не показалось родное холодное солнышко. Казаки молили Христа, язычники же – своих богов, и никто не мешал другому.
– Господи, Святый Боже…
– Да святится имя Твое, да приидет царствие Твое…
– Великий Нум-торум…
– О, Я ерв, хозяин земли…
– Мир-суснэ-хум, слава тебе…
– Пэдара ерв, хозяин леса, спасибо тебе за то, что не дал стать пищей чудовищу!
– Колташ-эква, мать сыра-земля…
– Богородица, Пресвятая Дева…
– Аминь…
– Аминь.
– Аминь!
…Отремонтировать поврежденный огромной зверюгой струг не представлялось возможным – вся корма оказалась раздавленной в щепки, – поэтому казаки просто распределили пушки и припасы по другим судам да, взявшись за весла, с осторожностью тронулись в путь, выглядывая по берегам подходящую – идущую к злому солнцу – протоку.
– Таких чудищ их охотники и раньше видали, – переговорив с Аючей, доложил атаману Маюни. – Только издали. И сразу бежали к большой воде: где прохладно, где камни – туда чудовища не суются, там им холодно и есть нечего, да-а.
Выслушав, Еремеев махнул рукой:
– Ну, это мы и сами знаем. Ох, чую – совсем уж недолго нам осталось, совсем! Доберемся до идола златого, домой вернемся, а там…
Что касается этого «а там», то сие в голове у молодого атамана и у большинства его казаков было подернуто некой загадочной дымкой, сквозь которую проступали лишь самые размытые очертания того, чего бы хотелось, чтоб было. Ну, землицы, конечно, само собой – поместьице от Строгановых… уж верно, не поскупятся! С другой стороны, золотишка в достатке имея, можно и самому землицы прикупить, хоромы выстроить да жить себе, поживать, добра наживать! Ну и служить, без службы-то скучно. Землицу лучше в издолье раздать, в исполу – пущай кто хочет берет, крестьянствует, а уговоренную часть урожая – хозяину, Ивану свет Егоровичу, не псу какому-нибудь безродному – из детей боярских! Уж тогда-то поднимется род… Дети пойдут, внуки… Ох ты ж – для внуков-то еще обжениться надо! Тем более есть на ком… Вот, Настена, краса кареглазая, прикипела к сердцу сильно, другой и не надо вовек! И что с того, что из посадских людишек с Усолья? Кто ее нынче в Усолье помнит-то? Да и Иван там жить не собирался. И батюшка ее покойный, Колесов Стефан, не телеги делал, а… Пущай из обедневших дворян будет – хоть так, кто что узнает-то? Да-да, пусть не боярышня, пусть дворянка, особого в этом зазору нет. Ах, славно все выйдет, славно! Господи… совсем забыл: она ж полоняница, из полона татарского высвобождена – о том многие казаки рассказать могут, на каждый-то роток не накинешь платок! Хм… полоняница… Это, конечно, не красит. Однако и что с того? Тут дело не в жене, а в муже! Коль столь важный человек – атаман целый, помещик богатейший – полоняницу бывшую в жены взял, значит, он за нее ответственен, значит, чиста она, а кто думает иначе – для того сабелька вострая есть. Уж кого-кого, а собственную-то супружницу Иван защитить сможет. Так и будет все, сладится обязательно, и осталось-то всего ничего – идола златого забрать да капища колдовские порушить!
Кстати, ежели идол – златой, так его из чего-то сделали… значит – злато в сей землице есть. И немало – коль идол, как говорят, огромный. Эх, влез бы в струг!.. Ничего! Ежели что – переплавим, расплющим… А то и поделим – сразу же. Там видно будет. Поглядим.
Взятие златого идола представлялось Еремееву делом, конечно, опасным и трудным, но не особо. Да, драконы злобные и всякие прочие ящерицы – так пули-то, слава Господу, от них не отскакивают, а пороху хватит… должно хватить. Ну, если и закончится, так на обратном пути уже, где-нибудь у Камня. А там уж рядом – а от татар, буде набросятся, и стрелами да сабельками отбиться можно, а пуще того – делом воинским, правильным, казацкой удалью и отвагой.
Сладим с идолом! Привезем. Капища языческие порушим! Вот то поистине благое дело, тут отче Амвросий совершенно прав. Не токмо за-ради злата походец сей, но и слово Божие дикими язычникам несть! Покорим колдунов – можно и храм заложить, пустынь. А кто – как людоеды гнусные – слову Господню не внемлют, того и под корень. Извести!
…Найденная казаками протока оказалась довольно узкой – в некоторых местах струги едва протискивались, касаясь веслами берегов. Тут и там встречались завалы и длинные каменистые мели. Приходилось, засучив рукава, орудовать топорами, а потом тащить суда и припасы на себе. Слава богу, не взяли в поход по-настоящему больших пушек, самые тяжелые орудия весили около полста пудов – и с ними пришлось повозиться. Ну да не впервой, управились, правда, употели все, обессилели и долго восстанавливали силы на устроенной по приказу атамана дневке.
Вернувшаяся вскоре разведка доложила, что впереди столь же узенькая протока, потом – небольшой волок, а за ним – широкое озеро с большим каменистым мысом.
– Место хорошее, доброе, – докладывал Олисей Мокеев. – Земелька, похоже, худая – оттого редколесье: вербы, можжевельник, осины, особых зарослей нет. А вот по берегам да – заросли, как тут, еще и погуще.
– Зверюг по берегам не видали? – спросил атаман.
Мокеев пожал плечами:
– Да не видали, правда, возню какую-то слышали. Да там не такая уж и жара – озеро большое, верст в пять, ветер все время дует.
– Вот и добре, – покивал отец Амвросий. – Вот и добре, что ветер. Что делать будем, Иване?
Еремеев решительно взмахнул рукой:
– До озера надо дойти сегодня. А там, может, и дня два простоим – дозоры вышлем, узнать, где какие пути. Эх, пленников бы! Не людоедов, из колдунов хоть кого-нить.
– Людоедов-то мы не видали, – усмехнулся Олисей.
– Знамо, что не видали: они ни жары, ни драконов не жалуют.
Как решил атаман, так и сделали: прошли протокою, затем повернули в речку, оказавшуюся настолько каменистой и мелкой, что едва проволокли струги. А потом еще волок – умаялись казаки, словно черти, но работали, стиснув зубы, и особенно не ругались – всех златой идол манил! Почему-то чувствовалось: близко он уже, близко.
Когда суда наконец закачались на ласковых бирюзовых волнах, ватажники едва дышали. Обычное солнце уже начинало клониться к закату, а колдовское сжималось, тускнело, от росших на берегу деревьев протянулись двойные черные тени: длинные, с четкими очертаниями – к воде, и короткие, размытые – к волоку.
Вдалеке, верстах в трех, синел мыс.
Еремеев взял подзорную трубу, вгляделся:
– Да, местечко хорошее: каменюк много, реденький лесок. Ни один людоед не пройдет незамеченным, тем более – ни одна зубастая тварь. Эх, казачки, давайте-ка паруса! Ветер, слава богу, попутный.
Вздернулись на мачтах белые паруса, затрепетали на ветру стяги – бирюзовые, как здешние волны, с вышитым золотом божественным ликом и буквицами – «И.Х.». Под ветром суда шли хорошо, ходко, и казаки оказались у мыса очень быстро, даже и не заметили, как подошли.
– Паруса долой! – всматриваясь вперед, скомандовал атаман, глядя, как проворные парни уже встали на носах стругов с копьями и шестами – промеривали глубину, высматривали коварные камни.
Каменьев в воде хватало, имелись и мели, покуда нащупали удобный фарватер, подвели к низкому берегу суда, высадились – уже наступил вечер, начало быстро темнеть, так что едва успели развести костры, а шатры да палатки уже в сумерках разбивали.