Земля

Бак Перл С.

— А чем же он занимался, что у него было много серебра?

И она ответила:

— Я не знаю. Кажется, он торговал зерном. Лучше я спрошу Кукушку: ей известно все о мужчинах и их деньгах.

И она хлопнула в ладоши, и Кукушка прибежала из кухни. Ее широкие скулы и нос раскраснелись от огня. Лотос спросила ее:

— Кто был тот высокий, толстый и красивый мужчина, который ездил сначала ко мне, а потом стал ездить к Цветку Граната, потому что я была похожа на его маленькую дочку, и это его смущало, хотя я больше ему

нравилась?

Кукушка сейчас же ответила:

— Это был Лиу, хлеботорговец. Хороший человек! Он всегда дарил мне серебро.

— На каком рынке он торгует? — спросил Ван-Лун из праздного любопытства, потому что все это была женская болтовня, а из нее едва ли могло что-нибудь выйти.

— На Улице каменных мостов, — отвечала Кукушка.

Не успела она произнести эти слова, как Ван-Лун в восторге хлопнул в ладоши и сказал:

— Да ведь это как раз там, где я продаю зерно! Значит, это можно будет уладить.

«Хорошо женить сына на дочери человека, который покупает у меня зерно», — подумал он.

Когда затевалось какое-нибудь дело, Кукушка сразу чуяла в нем деньги, как крыса чует сало; она утерла руки передником и быстро сказала:

— Я готова служить господину.

Ван-Лун все еще сомневался и в сомнении смотрел на ее хитрое лицо, но Лотос сказала весело:

— Ах, это верно: пусть Кукушка пойдет и спросит торговца Лиу. Он хорошо ее знает, и это дело можно уладить: ведь Кукушка ловкая. А если оно будет улажено, она получит, что полагается свахе.

— Так я и сделаю, — отозвалась Кукушка с готовностью и засмеялась, думая о серебре, которое полагается свахе. И, развязав передник, она сказала деловито: — Я пойду сейчас же, потому что мясо готово, — его нужно только поставить на огонь, — и овощи вымыты.

Но Ван-Лун еще не обдумал дела, как следует.

— Нет, я еще ничего не решил, — сказал он. — Я должен несколько дней подумать, а потом скажу тебе, что решил.

Женщины были недовольны тем, что он медлит: Кукушке хотелось получить серебро, а Лотосу — услышать что-нибудь новое и повеселиться. Но Ван-Лун вышел, говоря:

— Нет, это мой сын, и я лучше подожду.

И он мог бы ждать много дней и раздумывать на все лады, если бы юноша не вернулся однажды на рассвете с красным и разгоряченным от вина лицом, и дыхание у него было зловонное, и походка неуверенная. Ван-Лун услышал, как он, спотыкаясь, бредет через двор, и выбежал посмотреть, кто это, и мальчика стошнило у него на глазах, потому что он привык только к светлому легкому вину, которое они гнали дома из своего риса. Он упал и лежал на земле, словно пес в своей блевотине.

Ван-Лун испугался и позвал О-Лан. Вместе они подняли юношу, и О-Лан вымыла его и уложила на постель в своей комнате. Не успела она умыть его, как он уже спал тяжелым сном, словно мертвый, и не мог ничего ответить на вопросы отца.

Тогда Ван-Лун пошел в комнату, где спали оба его сына. Младший, зевая и потягиваясь, увязывал свои книги в квадратный кусок материи, собираясь в школу, и Ван-Лун спросил его:

— Разве твой старший брат не ложился сегодня спать вместе с тобой?

Мальчик ответил неохотно:

— Нет.

По глазам его было видно, что он боится, и Ван-Лун, заметив это, закричал на него сердито:

— Куда он ходил?

И когда мальчик не захотел ответить, он схватил его за шиворот, потряс его и закричал:

— Говори все, щенок!

Мальчика это испугало, он разрыдался и заговорил, всхлипывая:

— Старший брат не велел тебе говорить и грозил, что будет щипать меня и колоть раскаленной иглой, если я расскажу; а если не расскажу, то он даст мне денег.

И Ван-Лун, выйдя из себя, закричал:

— Говори сейчас же, а не то лучше тебе умереть!

И мальчик огляделся кругом и сказал с отчаянием, видя, что отец готов его задушить, если он не ответит:

— Он уже три ночи не ночует дома, но где он и что он делает, я не знаю. Знаю только, что он уходит с сыном твоего дяди, нашим двоюродным братом.

Ван-Лун выпустил из рук шею мальчика, отшвырнул его в сторону и большими шагами направился в комнату дяди. Там он застал сына дяди: у него было такое же красное и возбужденное от вина лицо, как и у его сына, но он держался тверже на ногах, потому что он был старше и привык вести себя, как взрослый мужчина. Ван-Лун закричал на него:

— Куда ты водил моего сына?

И молодой человек ответил, насмехаясь над Ван-Луном:

— Твоего сына незачем водить. Он и сам дойдет, куда ему нужно.

Но Ван-Лун повторил вопрос, и на этот раз он думал про себя, что он не сдержится и убьет сына дяди с его бесстыдным и наглым лицом, и закричал страшным голосом:

— Где был мой сын сегодня ночью?

Молодой человек испугался и ответил хмуро и неохотно, опустив свои бесстыдные глаза:

— Он был у непотребной женщины, которая живет во дворе большого дома.

Услышав это, Ван-Лун громко застонал. Ее знали многие мужчины, и ходили к ней только бедняки и простые люди, потому что она была уже немолода и не требовала большой платы.

Не возвращаясь в дом к завтраку, он вышел из ворот и пошел через поля, и на этот раз он не видел всходов на своей земле, не видел, какой урожай они сулят, из-за беды, которая случилась с его сыном. Он шел, глубоко задумавшись, и, пройдя в ворота у городской стены, он вошел в дом, который прежде назывался домом Хуанов. Тяжелые ворота стояли теперь раскрытыми: всякий, кто хотел, мог войти и уйти без помехи. И он вошел в ворота. Дворы и комнаты были полны простого народа. Комнаты здесь отдавались внаем. В каждой комнате помещалась семья. Двор был грязен, и старые сосны срублены, а те, которые остались, засыхали на корню. Пруды были забиты мусором.