Земное время

Спасский Сергей Дмитриевич

1938

***

1. «Запели птицы. Как гремит их щебет!..»

Запели птицы. Как гремит их щебет! Каким восторгом рвутся их тела. И я боюсь, всю душу мне расщепит Та нестерпимо звучная хвала. Преграды нет сверкающим балладам, Наперегонку, бурны и чисты, Они рассыпались по всем палатам, И в той слышны, где умираешь ты. Ты утомилась за ночь в поединке С удушьем. Солнца розоватый луч Влетел в окно. Две слабеньких слезинки Скользят из глаз. И скоро щелкнет ключ… Вздох. И еще. Теперь совсем последний… — И после смерти будь ко мне добра! — О, гомон птиц. О, солнца трепет летний. Мы все дожили вместе до

утра.

2. «Что ж, надо пожить нам в разлуке…»

Что ж, надо пожить нам в разлуке, Ведь это случалось и в годы, Когда по земле ты ступала, Наш воздух вдыхая сырой. Бывало, завертишься в круге, — Отказы, сомненья, заботы, — И видимся скучно и мало, Совсем расстаемся порой. Бывало, уеду и даже Не предупрежу ни открыткой, Ни по проводам телефонным Коротенькой вести не дам. О, счастье невидное наше, Его я воспитывал пыткой, Вершил над ним суд беззаконный, Босым проводил по гвоздям. И все ж терпеливо-живучей И неподдающейся смерти, — Сквозь камни струящимся светом, — Любовь пребывала твоя. И словно споткнешься о случай — Вдруг в театре столкнемся, в концерте, И снова все мысли об этом, И гибну, и радуюсь я. И улицы той коридором Бреду и следы твои чую На ветхом асфальте. И стоя В коробке двора, одинок, Окно выбираю, в котором Свет лампы, мне душу врачуя, Известие дарит простое, Что выбежишь ты на звонок. И будто бы Моцарта сети Опутают звуками тело, Иль ринутся струны Россини, Связав на бегу голоса, Лишь ты улыбнись, как на свете Одна улыбаться умела, И по-рафаэлевски сини В душе заблестят небеса. Нет, мы не разлюбим в разлуке. О, как бы сказать это проще, — Мы радостью общей владели, И я тебя слышу во всем, Твои драгоценные руки Лицо мое ищут на ощупь. Мы вынесли жизнь. Неужели Мы смерти не перенесем?

3. «И все-таки сойти с ума…»

И все-таки сойти с ума Так просто, так легко. Ни телефона, ни письма, Ты страшно далеко. Нет сил угомонить тоску, Хоть смейся, хоть заплачь. Ты здесь ступала по песку, Шла мимо этих дач. И тот же шелестит залив, И сладостно-покат, Все те же краски повторив, Такой же спит закат. Но как же, как же мне извлечь Из этой тишины Твои глаза, улыбку, речь, Что так душе нужны? Меж сосен спрятались дома. Жила ты в доме том. И тихо я схожу с ума, Смотря на темный дом.

4. «Ты жива, жива, жива еще…»

Ты жива, жива, жива еще, То, что было, — сон дурной. Все на свете забывающий, Я стою перед тобой. Знаешь, это есть у Шумана: — Горько плакал я во сне. — И болезнь твоя придумана, Трудно ли придумать мне? Вот глаза твои не те же ли? Улыбнись же, как всегда. Вместе мы почти что не жили, Ждут нас долгие года. Но зачем, все мысли путая, Тот же крик в душе? Постой, Было ль так? Сошел откуда я Утром лестницей пустой? И, как тонущий до берега, Я, добрался до скамьи, Видел сквозь сирени скверика Губы мертвые твои. И какого ждал ответа я, И каких искал я сил, Зная, что рукой вот этою Веки я тебе закрыл? И теперь не забывающий Ни частицы тех минут, Я с трудом шепчу: — Жива еще. Мне назад тебя вернут.

5. «Ты даже ярче заблистала…»

Ты даже ярче заблистала В моем теперешнем бреду. Ты словно мне невестой стала, С которой я союза жду. Той девочкою, что украдкой, Когда день ветреный притих, Одна склонялась нал тетрадкой Вписать запомнившийся стих И, отроческого страданья Полна, там, в южной стороне, С другим

желала ты свиданья, Совсем не знаю обо мне. И странно думать мне, что оба Мы были взрослыми, что нес Я слишком длинный короб гроба К могиле около берез, И все осталось за спиною, И комната простая та, Где воздух я делил с тобою, Другими будет обжита. Нет, я борюсь с ненужным плачем. О сердце, в муках молодей! Мы наше знанье крепко спрячем От обступивших нас людей. Дороги лет одолевая, Я этот мир насквозь прорву. О подожди, моя живая, Тебя найду я. Наяву.

1938

«— О, пожалейте бледного Орфея…»

— О, пожалейте бледного Орфея, Он одинок на жарком берегу, — Я эти строки вымолвил, мертвея, И вырвать их из сердца не могу. Он говорил протяжно. Струны бычьи Оттягивала зрячая рука. И сохраняя сонное величье, Над ним задумывались облака. И звери к звукам, словно к водопою, Тянулись. И нагих камней горбы, Почти очеловеченной толпою, Вздыхали тихо, вставши на дыбы. Такой жизнедарящею, великой И доброй силой налит каждый слог. Но девочку, что звали Эвридикой, С земли поднять ты все-таки не мог. Над телом, вытянутым на пригорке, Ты нем, в груди и тени звука нет. Стоишь как мертвый. Как в прохладном морге И я стоял. Чрез много тысяч лет.

1938

«Ты с карточек глядишь со всех…»

Ты с карточек глядишь со всех, С одной, с другой стены. Твоя серьезность или смех На них отражены. Еще бывает на иных Коричневатый сад. И связки листьев вырезных Недвижные висят. Притихла тусклая трава, Небес бумажных гладь. И дремлют на губах слова, Что хочешь ты сказать. И я смотреть не устаю В глубь узкого листа. И кажется, я в нем стою У серого куста. Ты двинешься, шагнешь, — жива, Ты молода опять. И с теплых губ сойдут слова, Что хочешь ты сказать. Но я тебе не крикну вслед, К тебе не подойду. Я не делил с тобой тех лет, Я не был в том саду.

1939

«Мне надо жить теперь вдвойне…»

Мне надо жить теперь вдвойне И знать, как жизнь вокруг течет, Как будто должен в каждом дне Я справедливый дать отчет, Как будто спрашиваешь ты, Средь мыслей поселясь моих, Чем люди были заняты С тех пор, как ты не видишь их, Каким прославили трудом Простор торжественной земли, Как запятнали мир стыдом, В чем совестью пренебрегли. Пусть это выдумка моя, Пусть только сеть бессвязных фраз, Но стал вдвойне спокойней я. «Угль превращается в алмаз».

1939

***

1. «Я лежу часами неподвижен…»

Я лежу часами неподвижен, И густеет воздух от жары. Ветер обнимает кроны вишен, Привязные пышные шары. И особенно вон та, у хатки, Так дрожит, распахиваясь вся, Узеньких листов своих облатки То роняя вниз, то вознося. Вот она, пронизанная солнцем, Вспыхнула, пригнулась, поплыла, Завертелась шумным веретенцем Вкруг коричневатого ствола. И над этим танцем прихотливым Видно неба сизую кайму. День широк. И просто быть счастливым, Даже старясь, даже одному.

2. «День мой задумчивый шел над рекою…»

День мой задумчивый шел над рекою, Звучно сменялась вода близ меня. Зыбкий металл, испещренный резьбою, Видел я, голову с камня склоняя. Там, где поглубже, легла скатертями Складчатая оболочка, а тут, Пенистыми окаймляясь кистями, Волны накапливаются, растут. Ну, а устанешь смотреть, так послушай, Шум-то какой многослойный взметен, Уханье, выклики, шепот старуший, Дробь молоточков и стук веретен. Так целый день просидел я без проку. Надо идти, смерть еще далека. Что ж, зачерпну я себе на дорогу Солнца и влаги. Спасибо, река.