Земные радости
Шрифт:
Джон кивнул.
— Он ведь больше никогда так не сделает? — продолжал Фелтон. — Пусть французы сами воюют. Зачем им страдания англичан? Мы должны защищать только свои берега и земли, как было при королеве. В полной безопасности благодаря морю. Что мне французы и их проблемы?
— Я тоже так считаю, — согласился Джон.
Они дошли до конца причала. Садовник повернулся и протянул собеседнику руку.
— Храни вас Господь, Фелтон.
— И вас тоже, господин Традескант. Сейчас, когда мы дома, возможно, герцог подумает о людях здесь, на родине. Ведь столько нищеты вокруг. Смотреть на детей в моей деревне — сердце разрывается. Они
— Может, и подумает.
Они пожали друг другу руки, но Фелтон медлил.
— Если бы я был герцогом и мог советовать королю, я бы попросил остановить огораживания и освободить землю для народа. Так, чтобы каждый получил свою делянку и выращивал овощи или держал свинью. Если бы я давал советы королю, я бы сказал, что прежде, чем двигать алтарь в церкви направо, или в сторону, или вообще куда-нибудь, сначала следует накормить людей. Перед причащением глотком церковного вина нам нужен хлеб.
Традескант снова кивнул, но он знал то, что, скорее всего, не знал Фелтон: король никогда не видел на улицах попрошаек, не видел голодных детей. Он проезжал в карете от роскошного загородного поместья к охотничьему домику. Он плыл на королевском барке от одного дворца на берегу к следующему. И кроме того, разрешение землевладельцу на огораживание приносило доход королевской казне, тогда как отказ от этого пошел бы на пользу только беднякам, а Карлу не хватало бы наличных.
— Король милосерден? — спросил вдруг Фелтон. — А Бекингем хороший человек? Он ведь великий герцог.
— О да, — заверил Джон.
Боль в животе растеклась по всему телу, до кончиков пальцев на руках и ногах. Он почувствовал, что плечи и ноги онемели, что если он не начнет двигаться к дому как можно скорее, то просто ляжет на мостовую и умрет.
— Извините меня, я должен идти. Меня ждет жена.
— О, я тоже должен идти! — вдруг вспомнил Фелтон. — Слава богу, и у меня есть жена, которая ждет. Пусть теперь называет меня капитаном.
Он подхватил походный мешок и, насвистывая, пошел прочь. Джон смотрел на носки туфель и ставил одну ногу перед другой, словно только что научился ходить. При каждом шаге он будто снова слышал голос Бекингема и его прощальные фразы: «Я отпустил тебя! Не будь назойливым! Отправляйся в Нью-Холл. И не оскорбляй меня просьбами о большем».
Традескант даже не подумал, как доберется до Нью-Холла. Он был на таком пике желания и счастья, что представлял себе, как они с герцогом помчатся верхом бок о бок, вдвоем, вместе. Или, может, поедут в карете герцога, будут качаться на ухабах плохих дорог и смеяться, когда придется останавливаться для смены колеса, или плечом к плечу подниматься в гору, чтобы пожалеть лошадей.
Но теперь он брел один, еле волоча ноги в новых жестких сапогах. У него были кое-какие деньги, он мог бы нанять или купить лошадь или попроситься в какую-нибудь повозку. Но по мере того, как медленно вставало солнце («Английское солнце», — подумал Джон с внезапной болью узнавания), он обнаружил, что хочет идти пешком, идти как бедняк, идти медленно по разбитой дороге, которая вела от порта в Лондон. Ему нравилось смотреть на рдеющиеся румянцем цветы на деревьях и ягоды на живых изгородях, на то, как ветер разносит семена трав. Ему казалось, что он долгие годы провел в изгнании, что мечтал об этих тропинках, о солнце, таком теплом
В середине дня он постучал в дверь небольшого фермерского дома в стороне от дороги и поинтересовался, можно ли купить какой-нибудь обед. Жена фермера выложила на доску хлеб с сыром и поставила кувшин с элем. Кожа на ее руках была покрыта грязью и царапинами от шипов, грязь была и под ногтями.
— У вас сад, — догадался Традескант.
Хозяйка потерла руки о фартук.
— Я с ним воюю, — ответила она с сильным хэмпширским акцентом. — Но это просто лес, как лес Спящей красавицы. Когда я ложусь отдохнуть, он тут же дорастает до самых окон. Представьте, я полола грядку с клубникой и наткнулась на кустик с шипами. Клубника с шипами! Да весь сад зарастет сорняками и шипами, дай ему волю.
— Клубника с шипами? — уточнил Джон.
Он отодвинул эль в сторону. Боль все еще жила глубоко внутри, но он не мог отказать себе в удовольствии и дал волю небольшому любопытству.
— У вас клубника с шипами? Можно взглянуть?
— Почему нет? Какая с нее польза? На ней вырастают зеленые ягоды. Ни съесть, ни варенье сварить.
— Это диковинное растение, — сообщил Джон. — Я просто большой специалист по диковинам, я был бы рад, если бы вы показали мне эту клубнику. Будьте так добры. Я бы заплатил вам…
Он почувствовал, что улыбается, что мускулы на лице расправляются и гримаса боли исчезает.
— Берите так. — Хозяйка махнула рукой. — Только ищите сами. Я выполола ее и выбросила с другими сорняками в навозную кучу. Так что придется там порыться.
Джон захохотал и тут же замолк, изумленный этим странным звуком. Уже несколько месяцев он не смеялся. Время, проведенное с господином, было временем страсти, изгонявшей тоску в темноте. Но теперь он был дома, на английской земле, под английским солнцем, и перед ним стояла женщина, у которой выросла зеленая клубника с шипами.
— Я найду ее, — заявил Традескант. — И попробую вырастить в своем саду. А если окажется, что это действительно штука интересная или имеет какие-то интересные свойства, то пришлю вам ус.
Женщина покачала головой, удивляясь его причуде.
— Вы из Лондона?
— Да, — подтвердил Джон.
Он не хотел называть Нью-Холл, чтобы его не разоблачили как слугу герцога Бекингема. Хозяйка кивнула, как будто это все объясняло.
— А нам здесь нравится красная клубника, которую можно есть, — промолвила она мягко. — Не посылайте мне ус. Можете заплатить пенни за обед и за клубнику с шипами и идите себе дальше. Мы в Хэмпшире любим клубнику красную.
ЗИМА 1627 ГОДА
Когда Джон появился в воротах, Элизабет как раз была в саду. В прохладном вечернем свете она срезала травы; в корзинке, стоявшей перед ней на земле, качали головками ромашки. Услышав неровные шаги мужа, она подняла глаза и бросилась к нему, но сразу остановилась. Его сгорбленная фигура, понурые плечи подсказали ей, что возвращение Джона счастливым не назовешь.
Она медленно пошла к мужу, отмечая на его лице новые приметы боли и разочарования. Его хромота, которую, как он думал, она не замечала, усугубилась. Элизабет положила руку ему на плечо.