Зеркала и лица: Солнечный Зайчик
Шрифт:
– А вы не верите?
– Нет, конечно!
– Ну–ну, ну–ну. Когда поймете, как все обстоит на самом деле, поздно будет. Ваша Лили слишком похожа на фею…
– Она действительно необычный ребёнок.
– Да, ваша старшенькая другая. Вы вот думаете, миссис Эванс, когда наши предки верили в ведьм, они это только от необразованности? Люди не станут веками верить в то, чего нет. Берегите вашу девочку. Ту, у которой волосы, как солнце.
– Миссис Кингсли, – строго сказала мать. – Я попрошу вас покинуть мой дом. И больше не наносить мне визитов.
– Можете считать меня сумасшедшей. Только примите к сведению. Кстати, вы видели лаз, в которой провалилась ваша дочь? Вы не задумывались, миссис Эванс, как ваша дочь осталась жива?
– Убирайтесь прочь! – вскричала мать.
Лили нахмурилась. В голосе мамы за скрытым гневом она расслышала нотки страха.
– Не моего визита следует бояться. Бойтесь встречи с проклятыми. Она приносит беду.
***
Лили заставила себя прийти к Проклятой Мельнице. От волнения дыхание её сбивалось, а сердце колотилось быстро–быстро.
Кое–как протиснувшись через просевшую дверь, девочка крадучись подошла к пролому в сгнивших досках. И ужаснулась. Под ней, словно огромные часовые механизмы, застыли жернова. Один выступ почти входил в другой. Кое–где они обломились, заострились и смотрелись совсем жутко.
Но самое поразительное – проскользнуть мимо этих «зубов» не было возможности. Лили должна была бы разбиться насмерть.
А она не разбилась. Выходит, она–таки поймала своего «солнечного зайчика»? Самого первого?
Девочка поспешила покинуть опасное место, твердо решив сюда никогда не возвращаться.
Глава 3
Просто так…
Как это часто бывает осенью, похолодание пришло резко. Потемнели от влаги ещё вчера золотые листья, запели ледяные ветра.
Опаздывающая, как всегда, Лили, спешно сбросив с себя пальто, торопливо скинув с ножек сапожки, сменила их на красивые туфельки. Несясь, словно сайгак, на выходе из раздевалки она столкнулась с ним.
Мальчишка выглядел не просто худым, про таких говорят «в чём душа держится». У него было худое хитрое лицо с острыми скулами, большой тонкогубый рот, как у клоуна, прямые, длиной до лопаток, иссиня–черные волосы, собранные на затылке в хвост. Он мог бы показаться уродливым, если бы не глаза. Необычные, в половину лица, черные, «горящие». Этими смущающими, вгоняющими в краску глазами мальчишка на мгновение в упор уставился на Лили.
– Извини, я не хотела толкаться! Я просто торопилась…
Проигнорировав реплику, будто Лили тут и не было, мальчишка пошел прочь.
Случалось и раньше, что дети отказывались с ней общаться. Хотя и редко. Но в молчании, в выражении лица незнакомого мальчика было нечто такое, что заставило Лили почувствовать себя отвергнутой, униженной.
За обедом она приметила мальчика снова. Он сидел неподалеку, отгородившись ото всех книгой. Лили впервые наблюдала, чтобы в столовой у кого–то хватало наглости (или недоставало воспитания) между собой и другими поставить подобный барьер.
Почувствовав на себе взгляд, мальчик медленно поднял голову. Лили поежилась. Чёрные глаза казались непроницаемыми и злыми. Будто перед ней не человеческое существо, а дикий волчонок.
Было в этом мальчике что–то неправильное, порочное, злое. Болезненное, неприятное, неуловимо скользкое. Узкая, чахоточная грудь под не первой свежести кружевами на уродливой блузке. Нездоровый желтый оттенок кожи, длинные сальные волосы – всё внушало гадливость.
Но почему противный мальчишка притягивал к себе её взгляд, словно магнит – железные опилки?
Мальчик неприязненно поморщился и вновь уткнулся в книгу.
– Кто это? – спросила Лили у Миранды Грант.
– Снейп, – ответила соседка, дожевав кусок яичницы.
– Я раньше его не видела…
– Он редко ходит в школу.
– Почему?
– Говорят, болеет, – пожала плечами подружка.
Лили и Снейп учились в разных классах одной параллели. Каждый раз, выходя на перемену, девочка старалась отыскать его взглядом. Если это удавалось, он непременно обнаруживался с книгой в руках где–нибудь в сторонке, подальше от остальных, в укромном уголке.
Сколько ни пыталась Лили прочесть название толстых фолиантов, зажатых в тонких, по–женски изящных пальцах с грубо обкусанными ногтями, ничего не выходило. Книги были написаны не на английском. Насколько могла судить Лили – то была латынь, язык мёртвых.
Вскоре у неё выработалась дурная привычка находить его в толпе почти мгновенно. Сын Тобиаса Снейпа казался взрослее сверстников, словно в теле десятилетнего ребёнка жил кто–то гораздо старше. Представить его себе играющим в салки, катающимся на велосипеде, гоняющим взапуски Лили не могла.
Поначалу мальчик либо не замечал взглядов Лили, либо демонстративно их игнорировал. Но вскоре сменил тактику. Снейп тоже взял новую привычку – привычку презрительно отворачиваться всякий раз, как ловил на себе взгляды золотоволосой девочки.
Она не хотела. Честно – не хотела. Внимание её было непроизвольным, словно бы от неё самой не зависящим. Это как если в комнате включить телевизор, рано или поздно ведь всё равно в него уставишься?
Лили саму бесило, что она бессильно таращится на это худое ничтожество. Но стоило расслабиться, и глаза начинали искать сами собой…