Зеркало, или Снова Воланд

Малыгин Андрей Борисович

Вот и не знаешь, как тут себя вести и принимать ли на веру все эти мыльные объяснения? А ведь порой такое интересное за ночь наснится, словно фильм какой художественный насмотришься, и ты там, понятное дело, наипервейший герой. Встанешь с утречка и призадумаешься: и к чему бы все это? Совсем бы не худо, если б к деньгам или к какой другой приятной прибыли.

Вот и народному целителю Шутову Борису Алексеевичу уж такой сегодня диковинный сон привиделся. Что летал он сначала на каком-то махоньком серебристом аэропланчике. Высоко, под белыми облаками. Радостно и светло на душе. Глянешь вниз — а там все леса, все зелень густая тянется. Красота! Такая ширь и простор, куда глазом ни кинь, аж дух захватывает!

Опустился он пониже, летит, крыльями покачивает, чуть макушки

деревьев не задевая. Видит, как внизу разные звери со страху разбегаются. И вдруг с одной высоченной, ну точь-в-точь как гора, ели вспорхнула стайка птиц сереньких, где-то размером не больше куропатки, да — бац! — прямо к нему на самолетик и уселась. Облепили, прямо, как мухи, и улетать, похоже, не собираются. Еще радостней оттого на сердце у Бориса Алексеевича сделалось: вот и птицы его признают и ни капельки не боятся. Присмотрелся он попристальнее к пичужкам и видит, что у каждой в клювике бумажка какая-то торчит. Что за черт, что за бумажки такие знакомые? Никак в толк не возьмет. И зачем они им приспичили? Глянул повнимательнее — ба, да это же не бумажки не какие, а денежки что ни на есть настоящие! Красненькие — по десять рублей и фиолетовые — по двадцать пять. Представляете, целая куча денег! Только хотел до одной дотронуться, в руку взять, а бумажки вдруг в монеты, в деньги, значит, металлические и превратились. И такая тяжесть от этого на его аэропланчик навалилась, что полетел он тут же камнем вниз и хозяину совсем не подчиняется. Задыхаясь от страха, замахал он тут отчаянно руками на бестолковых пернатых, пытаясь прогнать их. Шутка ли, разобьются сейчас! Или уж монеты бы, глупые, побросали. Да где там, держат, упрямые, клюв не раскроют! Эх, а земля-то уж совсем близехонько… Жаль погибнуть из-за этакой глупости и дело большое загубить… А птицы противные в самый последний миг вдруг разом вспорхнули, и только их тут и видели. Да поздно уже, ничего не поправить, вот уж и трава пожухлая глазами различается…

Но нет! К большой своей радости не разбился Борис Алексеевич! Приземлился целехонек на каком-то то ли лугу, то ли поле заброшенном. Вышел невредимым из аэропланчика, огляделся — ничего кругом не видать. И куда лес большой подевался? Лишь земля да трава аж до самого горизонта. И вдруг видит: невдалеке стоит береза белоствольная на каком-то островке посреди то ли пруда пересохшего, то ли небольшого болотца. И так его к этой березке потянуло, ну прямо как к матери родной. Бросился он бегом к ней по этому самому болотцу, через воду перескакивает. Добежал, обнял за ствол белоснежный, и хорошо так ему, легко сразу стало, словно скинул с себя тяжесть какую непосильную. Вскарабкался тогда он почти на макушку дерева и видит: совсем недалеко за косогором знакомые очертания домов многоэтажных. Обрадовался. Вот здорово! А среди них и гнездышко его тут как тут виднеется…

И так ярко все это Борису Алексеевичу привиделось, что, проснувшись поутру, почесал он в растерянности поредевший затылок и попытался прикинуть: что бы набор этих разных событий для него мог означать? А вдруг сон-то вещий? Или, как говорят еще, указующий перст судьбы?

«Несомненно и однозначно, что полет над землей… свидетельствует о том, — с убийственной логикой рассуждал Шутов, энергично водя щеткой по оскаленным желтым зубам, — что дела его идут на лад, в гору, вверх. Вот и вчера вечером, значит, позвонил очередной кандидат. Какой-то Петр Петрович, кажется, из приезжих, и напросился на встречу и консультацию… Да, земля слухом полнится. Авторитетом, батенька, обрастаем… Видимо, кто-то из лечащейся клиентуры присоветовал? Похоже, из интеллигентов, очень уж вежливо и уважительно говорил… А голос, как колокол вечевой!.. Ну что ж, значит, примем меры, Петр Петрович, дражайший… Грешно отказывать жаждущим… Или страждущим… как там правильно-то?.. А черт его знает! Не все ли равно. Жаждущие ведь тоже страждущие и наоборот. А! — махнул он рукой. — Это все игра слов, блудословие, значит… Или словоблудие?.. — пристально посмотрел он на свои неровные зубы. — Как правильнее? Ну, какая разница! Главное-то не в этом…

Птицы окружили, значит вести хорошие принесли. А кто,

позвольте, поспорит, про вести-то в клювиках? Давно уж подмечено, что деньги к деньгам, а… пинки к пинкам!.. — благодушно хмыкнул он на неожиданно сорвавшийся удачный каламбур. — Хоть и тяжесть велика была, да ничего, не разбился. Знаковое событие… Своя, значит, ноша не тянет. Нет-нет, похоже, что сон вещий… И береза — олицетворение светлого символа, взобравшись на которую, ждет его очередная высота: новая, значит, и более… сладкая жизнь».

От таких приятственных мыслей в душе у Бориса Алексеевича словно разом вспыхнула лампочка и заиграла торжественно музыка.

— «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью… преодолеть… пространство и полет, — тихо и фальшиво замурлыкал он, соскабливая пену с намыленного лица. — Нам разум дал стальные руки-крылья, — вывел он более громко и вдохновенно и тут же порезался.»

— От черт подери! — огорченно вздохнул он, глядя на покрасневшую пену. — Нашел время песни горланить…

Он тут же заклеил ранку кусочком газеты, предварительно поплевав на него.

А, это все ерунда, мелочи жизни!.. Но вот жена, как назло, изо дня в день на нервы капает и капает. И вот опять сегодня уже с раннего утра зудила: «Бросил бы ты, Боря, эти свои занятия. Не доведут они тебя до добра. Ох, не доведут! Ну посмотри на себя, Боренька! Ну какой ты целитель?! Ты же в этом деле ровным счетом ничегошеньки не смыслишь… а людям доверчивым только головы дуришь. Ох, Боренька, чует мое женское сердце — навлечешь на себя через это ты большие неприятности. Не ровен час, и в милицию кто-нибудь заявит или еще хуже того…»

Ну не дура ли баба?! А? Что же еще может быть, значит, хуже милиции-то? Чешет языком, сама не знает чего. Ну чего понапрасну вибрировать, если все идет как нельзя лучше. Если денежки сами в руки так к тебе и плывут… И всего-то надо: чуток смекалки да грамм предприимчивости! Мозгами немного пошевелить, — хлопнул он себя по высокому лбу, — и люди сами все на блюдечке подадут. А она ноет и ноет, как застарелая грыжа. И ради чего, скажите, пожалуйста, переживаниями себя изводить? Ведь все равно такой диеты никто не выдержит, а значит… всегда можно будет словами припереть, что, мол, сами, соколики, виноваты. Надо было строго придерживаться назначенных предписаний… надо их неукоснительно соблюдать… А оттого, естественно, и результаты получились такие заниженные… Деньги в доме появились, радуйся, дурья башка! А она опять за свое: «Ну как хочешь, Боренька, но у меня, дорогой, плохое предчувствие…»

— Какое такое, значит, предчувствие? — плачущим голосом передразнил жену Борис Алексеевич и ядовито закончил: — Грабли ей в почки!

В это время затрезвонил телефон. Шутов бросил удивленный взгляд на часы:

— Гм, восемь двадцать три… И кто бы это мог так раненько названивать?

Оказалось, вчерашний, басистый, как его там… Петр Петрович. Спросил, когда можно подъехать на консультацию.

Так… В девять у него прием. Надо поработать с одним сомневающимся хлюпиком, а в девять тридцать… Хотя рановато, лучше, чтоб все же не встречались друг с другом… Назначил на девять сорок пять. Стал говорить про адрес, но Петр Петрович интригующе сообщил, что беспокоиться не стоит, сам найдет. На этом и порешили.

Без двух девять явился Кузькин, молодой человек лет тридцати с хвостиком, худощавого телосложения, в черной поношенной кепочке и с редким пушком на непропорционально большой голове. С середины августа он упорно выполняет все предписания целителя: ест не меньше шести больших ложек за день пшенной каши, обильно сдобренной сахарным песком, трижды в день выпивает сырые яйца, смешанные с тем же сахаром, и налегает по строгой рекомендации на рыбные изделия. В основном на жареный хек и кильку в томатном соусе. Ничего другого, кроме богатой витаминами морской капусты, заботливая торговля советским гражданам почему-то не поставляет, очевидно, посчитав и этот ассортимент для сытной жизни вполне достаточным. И, конечно же, по большой столовой ложке сладкого густого снадобья секретного состава Бориса Алексеевича — непременного атрибута дневного рациона каждого обратившегося к нему за помощью.