Зеркало, или Снова Воланд
Шрифт:
Но дело сделано, слово не воробей, а тем более, если их выпорхнула целая стайка. Они вмиг разлетелись по станицам и головам, заставив некоторых неустойчивых читателей другими глазами взглянуть на их автора. И, естественно и вполне понятно, автора на себя самого. Через самое непродолжительное время Жорка Буфетов как в воду канул, а вместо него неожиданно и интригующе вынырнул Жорж Бурфетович с новым опусом о свободе комнатным цветам.
Окрепнув духом и твердо встав на поэтические ноги, однажды Жорка написал, пожалуй, самое знаменитое свое стихотворение, где, начисто стерев временные рамки, он решил пообщаться с самим Александром Сергеевичем Пушкиным! Трудно сказать, что нарисовало в воспаленном мозгу
Так вот, набрасывая новое стихотворное произведение малой формы, Жорка мучительно подыскивал и тщательно просеивал всевозможные рифмы. И к неопределенному местоимению «куда-то» приклеилось существительное в родительном падеже «солдата», хотя вполне можно было поставить и другое, например, «дата». И размер бы соблюдался, и рифма слушалась бы совсем не хуже, да и по смыслу бы подходило. И звучало, пожалуй, бы так:
Да, печальная это дата…Но тут же возникал попутный вопрос, и надо было привередливому читателю объяснять, а что это за дата такая? Или отсчитанная с момента расставания, или с какого-то другого события?.. Требовалась дополнительная информация. Но чувственный, роковой трагизм, сидевший в Жорке, как в родном гнезде, сделал свое черное дело и неожиданно выплюнул сразу пару недостающих строк, логически замыкавших все четверостишие:
Ощутила рука солдата Сталь холодную у виска…Он прочитал весь куплет целиком.
«А что, кажется, клево получилось? Да и смысл вполне очевиден: юноша, честно исполняющий свой воинский долг, обращается как бы к присутствующему у него в воображении образу любимой девушки, которая ушла куда-то, то есть в неизвестность. Ну а откуда же можно узнать, куда она пошла, если дверь закрылась, и — поминай, как звали. Так? Так! И… оттого, что эта девушка ушла, на любящего, нет, на сильно любящего ее юношу навалилась непереносимая… ну очень большая, можно сказать громадная… словно гора, тоска. Логично? Вполне! Которая начала мучить и рвать его чувствительное горячее сердце просто на мелкие кусочки… И поэтому… он не смог перебороть это ужасное состояние и приставил к своему виску… предположим, автомат, желая покончить с собой одним махом.
Хотя нет, это не поэтично и не традиционно. Пусть лучше будет… пистолет. Это, пожалуй, даже более гуманно?.. Да, конечно же, будем подразумевать именно пистолет. Решено! Своей крепкой солдатской рукой он приставил к виску холодную вороненую сталь пистолета…»
— Эх, — Жорка тряхнул крупной головой, — всего в четырех строчках, очень кратко, но в то же время и очень понятно показан весь трагизм положения молодого современного человека, юноши. Трагизм неразделенной любви… А спрашивается, и что бы ей, этой девушке, не уходить неизвестно куда, а ласково так, по-доброму взглянуть на парня, и… этой ужасной сцены могло бы не произойти. И молодая жизнь бы уж точно не оборвалась.
Он уже почти ненавидел эту гордую, холодную эгоистку, которая взяла и бросила в трудную минуту
«Ох уж эти женщины, эти бесчувственные легкомысленные создания!..»
И он решил усилить трагические ноты, доведя их до уровня трагического гротеска:
Надо мной закружились мухи…«Да, эти безмозглые, алчные насекомые уже предчувствуют смерть и, как безжалостные стервятники, кружатся над погибающей неопытной плотью…»
В сердце впились шипы от роз…«Да-да, конечно. Образно, красиво и больно… в молодое, горячее и любящее сердце впились острые шипы от тех самых роз, что он приносил ей на долгожданные встречи…»
От проклятой судьбы-старухи На душе у меня мороз.По телу Жорки пробежал неприятный озноб, и он даже поежился.
«Черт возьми, как образно и живо! Почти ощутимо. И с чем же еще можно сравнить столь печальную судьбу, как не с бесчувственной холодной старухой, которая свое уж давным-давно отлюбила и не может, просто не способна понять жгучих страданий этой молодой неопытной души. Которая… в свою очередь, умирая, естественно, остывает и превращается в… подобие морозной и снежной равнины… По-моему, очень образно и натурально!
Ну что ж, теперь остается как бы подвести черту и еще больше углубить трагизм положения, пристегнув сюда и самых близких родственников. Показать, что эгоизм и бесчувственность девушки волей-неволей в конечном итоге привели к целой семейной драме».
Слова уже потекли сами, автоматически выхватывая и нужные рифмы:
Жизнь дала мне одни страданья, Меркнет солнце в моих глазах… И на кладбище, на свиданье… Собирается… мама в слезах…Жорка смахнул рукой набежавшую крупную слезу и тяжко вздохнул.
«Не позавидуешь… Вконец исковеркана судьба человека, а ей хоть бы хны… Хамство какое-то!.. Ну а чем же, скажите, пожилой-то человек провинился перед этой безжалостной эгоисткой? Ведь своим уходом она омрачила всю, теперь уже наверняка недолгую старость и этой бедной женщины…»
Жорка обвел все три куплета в рамочку, в конце последнего поставил большой восклицательный знак и зафиксировал дату — 13 октября 1987 г.
«Да, по-моему, получилось неплохо! Хороший четкий размер, практически идеальные рифмы, понятный, просто разжеванный смысл на фоне трагических событий. Да и, прямо скажем, хороший наглядный урок для всех остальных девушек — прежде чем так вот уйти, надо сто раз хорошенько подумать, а во что это может вылиться потом…
Вот вам, товарищи редакторы и критики, правдивый кусок из современной советской жизни. Любовь и смерть, две неотъемлемые стороны нашего бытия… Почти как у Ромео и Джульетты… Хотя там чувства их были взаимны… Ну неважно, из подтекста любому дураку понятно, что вначале и она к нему испытывала влечение… и, может быть, даже сильное. Иначе бы они так долго не встречались…»
Захлопнув блокнот, и закинув нога на ногу, с чувством выполненного долга, он откинулся на спинку скамейки и облегченно вздохнул: «Ну вот, в нашем полку поэтических произведений и прибыло».