Зеркало Медузы
Шрифт:
— Прямо как у графа Калиостро, — понизив голос, сказал он партнеру.
— Вы что-то говорите о самозваном графе? — спросил маркиз, по-прежнему разглядывая ожерелье.
— Он стал в Версале всеобщем любимцем, — дипломатично ответил Бомер.
— Мне так и доложили, — презрительно произнес Сант-Анджело.
— Дело в том, что его медальон напоминает ваше кольцо, — пояснил Бассанж.
Маркиз встрепенулся, затем застыл на месте как вкопанный и уже через миг спросил с показным безразличием:
— У него такой медальон?
Бомер кивнул в подтверждение.
— А вы знаете, что это кольцо я сделал сам?
— Я всегда подозревал, что вы, ваше превосходительство,
Впрочем, честно говоря, он не понимал, зачем богатый дворянин тратил время на серебро. Хотя вот и король имел пристрастие к слесарному делу. Нет, простому человеку не разобраться в капризах пресытившейся знати.
— И вы говорите, что медальон Калиостро напоминает мою «Медузу»? — спросил Сант-Анджело, держа ожерелье одной рукой и вытягивая другую, чтобы ювелиры могли рассмотреть его кольцо.
— Да, — ответил Бомер. — Осмелюсь сказать, что они идентичны.
— С рубинами в глазах?
— Нет, если только они не удалены. В медальоне нет драгоценных камней.
Лицо Сант-Анджело по-прежнему не выдавало эмоций. Он осторожно опустил алмазное ожерелье обратно в покрытую бархатом шкатулку, затем предложил гостям еще одну порцию горячего шоколада.
— Скажите, мой друг, — произнес он, наливая напиток в чашку Бомера. — Зачем мне писать рекомендательное письмо? Я лучше сам сопровожу вас завтра в Версаль.
— И поговорите с королевой об ожерелье? — вне себя от радости спросил Бомер.
Неужели он мог рассчитывать на успех? И на то, что деньги, вложенные в изделие, могли вернуться к нему обратно?
— Я не обещаю вам, что она купит его, — ответил маркиз. — Но я обязательно поговорю с ней об этом украшении.
Всю ночь, ожидая рассвета, маркиз Сант-Анджело мерил шагами деревянный пол. Если бы он мог подбросить солнце в небо, то сделал бы это голыми руками. Когда Бомер и Бассанж ушли спать в отведенные им покои, он вернулся в зеркальный салон и то и дело выходил на балкон, где холодный ветер неистово трепал рукава его рубашки и ерошил черные волосы. Голые ветви старых дубов жалобно скрипели, как несмазанные петли, а стая волков, охотившихся на берегах Луары, тревожно выла на луну. Небо было ясным, и яркие звезды мерцали, словно бриллианты на ожерелье, которое ему показали несколько часов назад.
Но он думал не об ожерелье. Мария Антуанетта знала, что украшение сделали для ее соперницы. Уже по этой причине, будь оно самым прекрасным в мире, королева никогда не купила бы его. Нет, маркиз думал о «Медузе», теперь украшавшей камзол величайшего шарлатана во Франции — человека, заявлявшего, что ему три тысячи лет. Бессовестный обманщик, претендовавший на мудрость древнего Египта. Как, во имя небес, он завладел медальоном? И знал ли он магический секрет? Нашел ли он его?
Уже две сотни лет маркиз Сант-Анджело — как он назвал себя в ту ночь, когда уехал из Флоренции — искал это зеркало. Но с того дня, как герцог Кастро сорвал медальон с шеи Челлини и передал его римскому папе, оно бесследно исчезло. Подкупленные им люди в Ватикане не смогли обнаружить «Медузу», и вскоре маркиз решил, что, подобно многим папским сокровищам и нескольким его личным творениям, медальон переплавили для банальных и насущных нужд. Возможно, вся мощь, заключенная в волшебном амулете, была уничтожена людьми, которые ничего не смыслили в оккультных силах.
Катарина — его натурщица и любовь всей жизни — знала о магических свойствах зеркала. Случайно обнаружив их, она стала жертвой своего любопытства. Но как годы назад уверял его папский вассал, хрипя на кончике кинжала, она погибла во время кораблекрушения. Убегая от инквизиторов герцога Кастро, Катарина встретилась с другой бедой. В качестве доказательств Бертольдо передал ему декларацию груза и списки пассажиров того несчастного судна, которое, отбыв из Шербурга, было пущено ко дну английским фрегатом. Катарина изменила имя, но Челлини узнал ее особый, едва разборчивый почерк. В то время слухи о гибели корабля широко обсуждались в Италии и Франции. Возможно, море даровало ей прощение и милость.
Иногда он размышлял о другой возможности. Не лучше ли было умереть во Флоренции? Он мог бы сейчас покоиться в могиле под сенью базилики делла Сантиссима Аннунциата и пребывать там до второго пришествия. Но можно ли было верить в возвращение Христа? Можно ли было верить вообще во что-то?
Ястреб, сжимая в когтях пищавшую мышь, устроился на ветке дуба и приступил к ночному пиршеству. Таков закон мироздания, подумал Сант-Анджело. Каждое живое существо служило пищей для кого-то другого. И никто, кроме него, не видел более скверного и бесконечного спектакля. Века назад он открыл секреты, о которых не догадывался ни один ныне живущий человек. Он окунулся в глубины материи, недоступные даже для такого некроманта, каким был доктор Строцци. Он сотни раз убегал от смерти. Но какой ценой?
Насколько он понял, жизнь имела свои ограничения. Когда ей следовало оборваться, она обрывалась. И все остальное время превращалось лишь в пустое нарушение естественных законов. Да, Сант-Анджело жил. Но, перейдя грань уготовленного богом срока (где-то около 70–75 лет), он стал таким же отвратительным обманщиком, как граф Калиостро. Не потому ли он всегда питал такую неприязнь к обычным людям?
Он поднял к лицу широкие ладони — все еще шишковатые с тех дней, когда его считали великим и всеми признанным мастером. Куда подевался талант? В ту ночь, когда в его могиле погребли старого нищего, гений Челлини оказался похороненным там же. Он мог ваять скульптуры, мог плавить металл и обтесывать камень. Однако для подобной работы сгодился бы любой бестолковый и необученный ученик в его мастерской — любой человек, имевший пару глаз и десять пальцев. А вот шедевры, достойные мастера, уже не получались. Через какое-то время Сант-Анджело сдался и прекратил дальнейшие попытки. Он чувствовал боль и унижение, создавая нечто меньшее, чем непреходящую красоту.
Воды вечности и свет древней луны, объединившись в «Медузе», даровали ему бессмертие, которое он так искал. Но сам он стал пустым сосудом. Его жизнь лишилась цели, а судьба — достойного завершения. Он хохотал бы до слез, если бы сам не оказался обманутым.
Глава 21
Когда скорый поезд прибыл на Лионский вокзал в Париже, Дэвид помог Оливии подняться с полки.
— Голова болит, как будто по ней стучали кувалдой, — пожаловалась она.
Они потащили свой багаж в тамбур вагона. Когда дверь с шипением открылась, Дэвид спрыгнул на платформу, подал руку Оливии и осмотрелся по сторонам. Лысый грабитель и его сообщник — тот мужчина, который подсыпал в их напитки снотворное — были где-то среди пассажиров, выходивших из поезда. И скорее всего, они не собирались отказываться от задуманного. Дэвид закинул ремень сумки на плечо и, обняв Оливию за талию, направился к стоянке такси. Там, как обычно, стояла длинная очередь. Он объяснил собравшимся людям, что его жена нуждается в срочной медицинской помощи и ее следует немедленно отвезти в ближайшую больницу. Сев в такси, они помчались в отель «Крийон». Предприимчивый агент миссис Ван Оуэн уже заказал им там номера.