Зеркало морей
Шрифт:
Но мы так и не добились от Цезаря ответа. На этот раз он даже не пожелал снизойти до лжи. Он стоял перед нами сжав губы, скрипя зубами и не дрогнул, не отступил, когда Доминик размахнулся... Разумеется, он сразу упал, как подстреленный. Но на этот раз я заметил, что поднялся он не сразу, дольше обычного оставался на четвереньках и, оскалив свои большие зубы, смотрел через плечо снизу вверх на дядю с каким-то новым выражением в круглых желтых глазах: к обычной ненависти примешивалось сейчас какое-то острое злорадное любопытство. Это меня очень заинтересовало. "Вот именно так он смотрел бы, как мы едим, если бы ему удалось подсыпать в наши тарелки яду",-- подумал я. Но я, конечно, ни одной минуты не верил, что Цезарь способен отравить нас. Он ведь сам ел то же что мы, да и откуда он возьмет яд! Вообще я не мог себе представить, что найдется человек, настолько ослепленный алчностью, чтобы продать яд этому мальчишке.
XLIV
В сумерки мы тихонько снялись с якоря и ушли в море, и до утра все было благополучно. Ветер дул порывами, с юга надвигалась буря. Это нам благоприятствовало. Доминик несколько раз медленно и ритмично потирал руки, как будто аплодируя прекрасному ходу "Тремолино". Наша balancelle неслась вперед, гудя, дрожа и слегка приплясывая у нас под ногами.
Когда рассвело, я указал Доминику на одно судно среди нескольких парусников, уходивших от надвигавшегося шторма. На нем было столько парусов, что корпус стоял стоймя и походил на серую колонну, неподвижно высившуюся в нашем кильватере.
– - Поглядите на этого молодчика, Доминик. Он, видимо, очень спешит вслед за нами.
Padrone, запахнув свой черный плащ, молча встал и посмотрел в указанном мной направлении. Его обветренное лицо в рамке капюшона дышало властной и дерзкой силой, глубоко сидящие глаза смотрели вдаль не мигая, пристальные, зоркие, жестокие глаза морской птицы.
– - Chiva piano, va sano 1 (1 Тише едешь, дальше будешь (ит.),-промолвил он наконец, повернув голову и насмешливо подмигнув мне -- он намекал, очевидно на лихорадочно быстрый ход нашего "Тремолино".
"Тремолино" лез из кожи, он летел по волнам, едва касаясь бурлящей пены. Я опять присел, чтобы укрыться за низки фальшбортом, а Доминик простоял еще с полчаса на месте, покачиваясь на расставленных ногах, и всей своей позой выражал сосредоточенное, напряженное внимание. Затем сел рядом со мной на палубу. Под монашеским капюшоном глаза его сверкали так дико, что я был поражен.
Он сказал:
– - Должно быть, захотелось обмыть свежую краску на реях, -- вот он и пришел сюда.
– - Что?
– - крикнул я, вставая.
– - Так это береговая оборона?
Постоянная тень усмешки под пиратскими усами Доминика обозначилась явственнее, стала почти видимой, настоящей, мрачной усмешкой под мокрыми развившимися усами. Это у Доминика было обычным симптомом неистового гнева. Но я видел, кроме того, что он сильно озадачен -- и это открытие очень неприятно на меня подействовало. Доминик растерялся! Прислонясь к поручням, я долго смотрел за корму, туда, где, покачиваясь, стояла серая колонна -все на том же расстоянии от нас. Тем временем Доминик, укутанный с головой в свой черный плащ, сидел, скрестив ноги, на палубе, спиной к ветру, смутно напоминая араба в бурнусе, сидящего на песке. Во всей его неподвижной фигуре только кисточка на остроконечной верхушке капюшона смешно качалась на ветру. Спасаясь от бивших в лицо ветра и дождя, я наконец перебрался к нему и сел рядом. Я теперь убедился, что за нами патрульное судно. Присутствие его не могло быть темой для разговора. Но скоро между двух дождевых туч пробился луч солнца, упал на его паруса -- и наши матросы сами увидели, что это за судно. С этой минуты они уже ни на что другое не обращали внимания. Их взгляды и мысли были прикованы к кораблю, белевшему вдалеке за нашей кормой. Уже заметно было, как он покачивался на волнах. Некоторое время он казался ослепительно белым, затем медленно растаял в шквале, но возник снова, уже почти черный, прямой, как столб, на аспидно-сером фоне густой тучи. С того момента, как мы его впервые увидели, он не приблизился к нам ни на один фут.
– - Не догонит он "Тремолино",-- сказал я радостно. Доминик не смотрел на меня. Он только рассеянно заметил, и это было верно, что непогода на руку нашим преследователям. Патрульное судно было в три раза больше "Тремолино". Следовало не давать ему приблизиться к нам до сумерек (это было нетрудно), а там круто повернуть в открытое море и обсудить положение. Но мысли Доминика, казалось, наткнулись во мраке на какую-то неразрешимую загадку, и он скоро совсем замолчал. Мы шли и шли, все ускоряя ход. Мыс Сан-Себастьян был уже близко впереди, он то как будто отходил назад, исчезая в водяных шквалах, то опять выходил нам навстречу, все более ясно видный между потоками дождя.
Я вовсе не был убежден, что этот gabelou l (1 таможенник (фр.) (так называли его между собой наши матросы, произнося это слово, как ругательство) гнался за нами. Погода была явно угрожающая. Я высказал вслух оптимистическое предположение, что таможенник, ничего не подозревая, просто уходит от шторма, меняет стоянку.
– - А я вам говорю, что это погоня,-- сердито перебил меня Доминик, бросая беглый взгляд за корму.
Я всегда полагался на его мнение. Но пыл новичка и тщеславие способного ученика делали меня в то время великим казуистом.
– - Вот чего я не могу понять,-- сказал я настойчиво.-- Каким образом при таком ветре он смог оказаться там, где мы его в первый раз увидели? Ясно, что он не мог за ночь сделать двенадцать миль. Есть и другие непонятные вещи...
Похожий на черный каменный конус, Доминик неподвижно сидел на кормовой палубе около руля и некоторое время молча размышлял. Затем, наклонясь вперед, с отрывистым смехом, он поделился со мной горькими плодами своих размышлений. Сказал, что теперь все отлично понял. Сторожевое судно оказалось там, где мы его впервые увидели, вовсе не потому, что догнало нас: просто мы ночью прошли мимо него там, где оно заранее ждало нас, зная, каким путем мы пойдем.
– - Соображаете теперь?
– - яростным полушепотом бормотал у меня над ухом Доминик.-- Оно уже ждало нас! Вы знаете, что мы вышли на добрых восемь часов раньше, чем собирались. А выйди мы вовремя, оно бы успело зайти за мыс и ожидало бы нас там!
– - Доминик по-волчьи щелкнул зубами у самого моего лица.
– - И зацапало бы нас, как бог свят!
Теперь и я понял все. Ведь у тех на "таможеннике" и глаза и мозги на месте. Мы миновали их в темноте в то время, как они трусили себе не торопясь к намеченному месту засады, воображая, что мы еще далеко позади, а когда рассвело, увидели впереди balancelle на всех парусах и стали догонять ее.
– - Но если это так, значит... Доминик стиснул мне руку.
– - Да, да! Они вышли за нами по доносу... Понятно? По доносу. Нас предали... Но кто? Для чего? Как это могло случиться? Мы всегда так хорошо платили всем на берегу... Нет! Голова у меня готова треснуть...
Он словно поперхнулся словами, рванул пуговицу плаща у горла и вскочил, уже открыв рот, чтобы проклясть и разоблачить изменника, но овладел собой и, запахнув плащ, сел на палубу с прежним спокойствием.
– - Да, это дело какого-то мерзавца на берегу,-- заметил я. Доминик низко надвинул капюшон и отозвался не сразу: