Зеркало Велеса
Шрифт:
Он попытался сдернуть крючки запора – и тут впервые обратил внимание на свои руки. Смуглые мясистые пятерни украшали два крупных золотых перстня, один из которых был к тому же с печаткой, а другой имел посередине глубокую бороздку. Это были совсем не те пальчики, которыми он стучал каждый вечер по клавиатуре, катал мышку и крутил джойстик. Хотя и мозолей на ладонях он не нашел – Андрей из наркозного сна тяжелым трудом все же не занимался.
Зверев торопливо ощупал себя, опустил глаза вниз. На нем висела длинная, до колен, полотняная рубаха с разрезами по сторонам и завязкой иод горлом. На шее болталась льняная
– Зеркало, – закрутился он. – Зеркало хочу! Зеркала в палате не было. Хотя какая же это палата? В больницах ничего подобного не бывает. Даже в психлечебнииах – если его вместе с глюками занесло именно туда. Андрей прыгнул к поясу на стене, дернул из пожен клинок. Из полоски полированной стали глянули все те же карие глаза, которые он каждое утро наблюдал в зеркале над умывальником. Каштановые волосы, чуть приплюснутый нос, широкие губы, слегка ушедший назад подбородок – мать все обещает в поликлинику отвезти, прикус правильный сделать.
Хотя клинок – это, конечно, не зеркало. Не такой ровный, не такой большой. Картинку искажает.
– Никак, спала горячка, барчук? Ну и славно! А то дворня о недобром бормотать ужо начала…
В дверь без стука заглянул похожий на сказочного лесовика мужичок. Ростом с Андрея, одетый в похожую рубаху, но с красной оторочкой понизу, он оброс торчащими во все стороны русыми с проседью волосами так, что наружу выглядывали только глаза и кончик носа. Его борода, сливаясь с усами в единое целое, плавно перетекала в лохматую шевелюру, укрытую лишь небольшой тюбетейкой. Самым забавным в лице незнакомца были тонкие, изящно изогнутые брови, словно украденные с лица какой-то прелестницы.
– Ты как, подыматься надумал али еще отдохнуть мыслишь? Сил-то опосля колик совсем, небось, не осталось?
– Каких еще колик? – не понял Зверев.
– Дык, на прошлой седмице слег ты, барчук, с коликами брюшными. Да так занедужил, что вскорости и вовсе в беспамятство впал. Нешто не помнишь? Хотя, коли в беспамятстве, може и не помнишь…
– А ты кто?
– Я? – Мужичок вздрогнул, склонил набок голову: – Дядька я твои, Пахом Белый. То Белым на дворе кличут, то Пахомом… Боярин к тебе, барчук, для воспитания приставил… Не прилечь ли тебе, сердешный? Гляжу, не отпустила еще горячка-то!
– А я кто?
– Ты – Андрей Лисьин, боярина Василия Лисьина сын. Нечто и это забыл, дитятко мое?
– Не знаю… – зачесал в затылке Зверев. – Мне сейчас пятнадцать лет?
– Пятнадцать годков от роду набежало, – согласно кивнул дядька.
– А маму мою зовут Ольгой?
– Матушка наша, боярыня Ольга Юрьевна, – признал Пахом. – Стало быть, помнить, барчук? А я уж спужался.
– Сыночек! Андрюша, в трапезную пойдем. Федосья балык и сбитень принесет, да хлеба. Перекусишь покамест, а опосля вечерять будем… – В комнату зашла хозяйка, бросила на сундук штаны, длинную безрукавку, поставила на пол синие сапоги с набитыми по верху голенища желтыми пластинами.
– Мама? – неуверенно предположил Андрей. В лице женщины угадывались многие знакомые ему черты, но все облачение: повойник, сарафан, из-под которого проглядывала нижняя рубаха и пачка юбок, тяжелые золотые серьги и перстни с крупными изумрудами и рубинами – делали ее совершенно неузнаваемой.
– Да, чадо мое, – улыбнулась женщина. – Одевайся. Вижу, молитвы мои пошли на пользу. Лихоманка ушла. Откушаешь, ветром свежим подышишь, ввечеру баньку стопим, пропаришься. Не останется ни следа от твоей горячки. Пахом, помоги ему.
– Помогу, помогу, матушка. А ты чего же не опоясался, барчук? Не дай Бог, опять бесы какие прилипнут, чур меня, чур… – Дядька торопливо перекрестился, после чего подобрал в ногах кровати тонкий пеньковый шнурок и протянул Звереву.
Андрей принял веревку, покрутил перед собой, раздумывая, на какое место его нужно намотать.
– Прям как дитя малое! – Бородач отобрал шнурок, решительно обвязал паренька на поясе поверх рубашки, снял с сундука белые полотняные штаны, протянул.
Зверев надел их, отпустил – портки поползли вниз. Пахом хмыкнул, поддернул на место, вытянул из пояса копчики матерчатой тесьмы, завязал, встал на колени и соорудил «бантики» из завязок на щиколотках, плотно притянув штанины к ноге. – Шаровары-то сам надеть сможешь, али тоже подвязать?
Зверев взялся за штаны из плотной шерстяной ткани, натянул, завязал бантик на поясе – внизу «хвостиков» не было. Закрутил головой в поисках носков. Как бы не так! Вместо них заботливый дядька протянул байковые портянки:
– Давай, барчук, наматывай. Бо холодно нынче на улице.
Андрей задумчиво уставился на полоски ткани, и Белый, тяжко вздохнув, принялся их накручивать:
– Ты хоть ногой к полу угол прижми, барчук! Неудобно же!
Последней была надета темно-синяя суконная жилетка почти до колен, расшитая спереди и на спине рисунками в виде треугольников, с несколькими квадратными бархатными заплатами, украшенными бисерными тюльпанами, с пуговицами в виде палочек из сладко пахнущего сандалового дерева и тонкой меховой оторочкой спереди и вокруг ворота – вместо привычного Звереву воротника. Одеяние это Пахом насколько раз назвал ферязью, и спорить с ним Андрей, естественно, не стал.
– Управились, – застегнув последнюю пуговицу, облегченно вздохнул дядька. – Ну, айда в трапезную, голоден ты, мыслю, ако зверь дикий. Девять ден не жрамши! Варя тут пока приберет. Али прилечь опосля хочешь?
– Зря, что ли, одевался так долго? – усмехнулся Андрей. – Нет, не лягу. Осмотреться хочу.
Он остановился у двери, постучал ногой по крайней доске. Из нее выходили два шипа, вверху и внизу, которые попадали в отверстия соответственно на полу и потолке. Вдоль косяка шла кожаная полоска – наверное, чтобы не дуло. Это была первая дверь без петель, которую Зверев видел в своей жизни. Забавно, что наркотический сон способен предусмотреть подобную мелочь. Сны, вообще-то, обычно ограничиваются перебиранием того, что есть в памяти, и никогда не показывают ничего нового и неведомого. А тут – нате вам! Дверь без петель, на поблескивающих салом подпятниках.
– Идем, барчук. Матушка, небось, заждалась.
– Да, идем, – кивнул Андрей, притворяя дверь за деревянную ручку.
В широкой горнице, на угол которой выходила лестница, ничего странного не обнаружилось, если не считать бревенчатого потолка, затянутых чем-то, похожим на пергамент, окон и сплетенных из тряпочных обрезков половиков. Лестница со скрипучими ступеньками тоже мало отличалась от тех, по которым Звереву приходилось бегать в реальности. Ну, деревянная, а не каменная, как в школе или дома – что с того?