Зеркало времени
Шрифт:
Не казни меня, Господи, смертью отца,
Никогда — ни потом, ни сейчас.
Эта боль без конца,
этот свет от лица,
от родных, угасающих глаз.
Посмотри — вот он ходит, он легче пера,
он, того и гляди, улетит.
Ты пошли ему, Господи, силы с утра,
постарайся, покуда он спит.
Я взяла единственную книжечку на понятном русском языке с полки Рахили, чтобы перелистать, чисто машинально, не осознавая — почему ещё, — но увидела знакомое с сегодняшнего утра
«Если ты считаешь себя хорошим человеком, то и веди себя так».
Я вздрогнула от хлёсткости и неожиданной верности этих слов.
Джоди назвала автора — русскую и израильскую поэтессу Рину Левинзон. Я запросила что-нибудь ещё, так и сказала ей: от Рины. Джоди послушно поискала и без лишних эмоций, словно всенародно признанный оракул, небрежно произнесла:
«Нет ни одного человека на свете, который был бы важнее другого человека».
Не сразу я осмыслила всю глубочайшую мудрость приведенного Джоди Рининого высказывания, а когда постигла, то подумала, что, и действительно, ни один взрослый, полный сил, уверенности и самомнения, не вправе быть важнее ребёнка или немощного старца. А ведь эта мудрость превыше мудрости почти всех известных писаний и абсолютно всех наук, где подобного гуманитарного уравнения существования человека на белом свете просто нет!
И теперь, этим вечером, я прочла Ринины стихи, настолько остро врезавшиеся и в меня. Какая же умница эта Рина! Мне показалось не рассудком, а чувством, что была в России ещё одна поэтесса такого же чистейшего, кристально прозрачного нравственного, сердечного и умственного склада, того же тонкого душевного корня, что и удивительная Рина Левинзон, — незабвенная в среде русской интеллигенции, как рассказывал мне недавно Такео Ичикава, Марина Цветаева. Специалист в русской филологии, Ичикава сам увлекался стихами Марины Цветаевой и хорошо знал и её поэзию, и многое другое о событиях её несчастливой жизни.
Книжечку Рининых прекрасных стихов и врезающихся в память неожиданных афоризмов отпечатали, кстати, как это ни удивительно, не в Израиле, а в России, в крупном уральском городе, где бывали и родители Бориса, — Екатеринбурге. Я прочла, что издала книгу мне неизвестная Н.П. Барсукова. Спасибо и вам, уважаемая Н.П.!
В тот же вечер я приобрела и скачала себе эту книгу из Интернета.
Джоди попутно, сама собой, без моего запроса, выдала ещё одно высказывание Альберта Эйнштейна: «Знать, что на свете есть вещи, превышающие наш разум, но которые познаются нами и скрывают в себе высшую мудрость и высшую красоту — вот что, по-моему, означает веру в Бога». Я поняла, моя верная Джоди, как оракул, выдала мне афоризм на будущее, по каким-то своим о нём представлениям.
Ни Марина Цветаева, ни Рина Левинзон не остались в России жить и вынужденно её покинули. Первая избрала добровольный уход из жизни, вторая — добровольный отъезд, алию, свой личный исход в страну обетованную, хотя Рина в стихах и афоризмах никогда не жалуется на судьбу и несчастливой себя не считает.
Нет, не зряшным оказался и этот тихий вечер в уютном домике Бен Мордехая, с чаепитием, прозвучавшими записями старых песен, их добродушными истолкованиями и прочими умными разговорами о разном. Кое-что важное я, здесь, в Гоби, и сегодня поняла. Оказывается, не всякий душевный корень приживается в российской суровой земле. Вот к какому неожидаемому выводу подвёл меня музыкально-философский вечер за чаем с Бен Мордехаем.
А я, даже не поэтесса, а просто японская женщина, Акико Одо, я смогла бы там, в России, прижиться?!
Незаметно для Бориса я вытерла слёзы перед крыльцом, чтобы из-под звёзд не внести их на свет в нашу прихожую. Звёздам слёзы мои доверю, звёзды — свидетели молчаливые.
6. Каждому человеку для полноценной жизни нужна вся Вселенная
Нам с Акико суждено оказалось пробыть на транспортной авиабазе ООН в Монголии меньше даже двенадцати
Чудесную, волшебную страну Шамбалу искали очень многие: и частные лица, рисковые безденежные одиночки, легкомысленно бродящие налегке, — любители пощекотать воображение сверхощущениями потустороннего экстрима, вскоре часто погибающие в невозвратной глухомани без малейшей надежды на помощь, потому, что никто не знает ни о предпринятом наудачу походе, ни о возникшем смертельном препятствии, — и экспедиции, снаряженные на собранные по подписке пожертвования или даже на крупные государственные ассигнования. Взять хотя бы засекреченные три эсэсовские поисковые партии из гитлеровской Германии либо красную экспедицию Главполитуправления ОГПУ из тогда только что возникшего Союза Советских Социалистических Республик. Русские и немцы, не сговариваясь, разновременно, но ещё до начала Второй мировой войны побывали на Тибете. Разыскивали и Шамбалу, и малейшую информацию о Шамбале там, в знаменитом высокогорном городе Лхасе и его окрестностях, у истока великой реки Брахмапутры, а не в песках Гоби. Мне же всё чаще кажется, что притягательная для десятков, если не сотен тысяч поисковиков таинственная Шамбала — не земная географическая местность, а чисто духовное пространство, и энергетическое сердце этого духовного средоточия ныне находится, наверное, над или под Великой Гоби. А может быть, и «над», и «под» Великой пустыней. Для чего-то ведь Гоби на белом свете есть, сказал я любимой, и она со мной согласилась.
Что бы, какое бы дело или малейшее занятие ни начиналось у нас с Акико здесь, в Гоби, оно неминуемо приводило нас к ситуации, дальнейшее раскручивание и последующее изучение которой показывало, что всякая новая ситуация берет начало и потом прямо вытекает из чего-то, не всегда имеющего земное название, потому что существует оно не в зримом мире, а на духовном плане. И всё чаще мы с Акико упирались, рано или поздно, в существенные различия людских подходов к одним и тем же вещам или проблемам. В различия, часто мешающие, обусловленные разнствованием человеческих культур, верований, установлений, освящённых вековыми религиями. Естественно, абсолютно различными получались и результаты даже целенаправленных усилий таких разных людей. Что же тогда не только ожидалось, но и настоятельно требовалось Высшими силами от меня и Акико — выучиться нам с ней поодиночке или всё-таки вместе, объединяя усилия, преодолевать эти субъективные человеческие различия и противоречия, тьму веков назад порождённые устоями веры, людьми же разработанными, причём, в тех мелькнувших и исчезнувших условиях, которые, может статься, никогда более не повторятся ни в земном, ни в космическом, так быстро меняющемся времени? Чтобы жить по устоявшимся правилам, надо сидеть дома. Это сегодня невозможно.
С весьма искушённым в людских характерах и невероятно осторожным в общении Эзрой Бен Мордехаем дальше общих рассуждений о далеко не новых веяниях в мировой и пришедшей ей на смену глобальной экономике, а ещё вечерних прослушиваний старых русских песен дело у нас не продвинулось. Слишком сильно он всё-таки давил на нас. Пусть неосознанно, но всё же постоянно, каждодневно воздействовал природными и наработанными волевыми командирскими качествами, неизбежно передавая нам своё настроение, сообщал переживаемое им состояние не всегда терпеливого ожидания и внушал своё глубоко личностное понимание тех или иных затронутых вопросов. Ох, уж эта его командная харизма!.. А какая тогда у его Рахили?
Встречи со служилым контингентом монгольской авиабазы ООН принесли и иные впечатления. В том числе, думаю, полезные. С некоторыми из офицеров базы, наиболее интересными нам, а именно, русскими, потому что это оказались личности действительно незаурядные, в частности, с майором-медиком Андреем Валериановичем Кокориным и авиационным инженер-капитаном Ираидой Евгеньевной Зиминой Бен Мордехай познакомил нас в какой-то из первых же вечеров в спортивном зале, перед любительской игрой в волейбол.