Зерно А
Шрифт:
Тошнотворное ощущение, словно кто-то перекапывает мои кишки.
Я позволила невидимому крюку тащить меня. В конце концов, разве у меня был выбор? Выбор - это роскошь, которая есть не у всех.
Глава 38
Я переступила порог и едва не грохнулась на колени от облегчения. Мои внутренности вернулись на место, крюк исчез. Сделав глубокий вдох, я подняла глаза.
Все кабинеты похожи
Человек-Цыпленок приветственно развел руки. Он был в свитере, какие носят прилежные семьянины, бежевых брюках и мокасинах на тон темнее брюк. Сразу видно, дорогие тряпки.
– Вы привели друзей!
– Его голос - громкий, чистый и поддразнивающий в равных пропорциях - растекся по кабинету.
– Я и надеяться не смел, что у нас сложится такая душевная компания! Проходите, проходите, пожалуйста, не стойте на пороге!
Двадцать восклицательных знаков в конце.
Мне вдруг до умопомрачения захотелось развернуться и бежать отсюда сломя голову.
Вместо этого я сделала два шага вперед.
– Быть может, представите своих друзей?
– поинтересовался Человек-Цыпленок.
– Нет.
– Примерно такого ответа я и ожидал.
– Он засмеялся низким, приятным смехом.
– Ничего страшного, верно?
Я оставила вопрос без ответа. Да, ничего страшного. Страшное будет потом, позже.
Чак-Чак вертелся в большом белом кожаном кресле. Здесь вообще было много белого: стены, ковры, диван. И вот, собственно, белое кресло с оприходовавшим его лысым качком. Мне показалось, или Чак-Чак еще больше раздулся с момента нашей последней встречи? Рукава пиджака опасно натянуты на бицепсах; складывалось впечатление, что стоит ему согнуть руку, и раздастся треск рвущейся материи.
– Если долго крутиться, Чак-Чак, можно блевануть.
– У меня крепкий желудок, Палисси.
– Он на миг замер - руки на подлокотниках из темного полированного дерева, - и посмотрел мне в глаза: - Я и не то делал, и потом не блевал.
Чак-Чак выглядел непомерно расслабленным, словно только что вылез из горячей ванны. Просто продолжил вертеться в кресле. У меня не было иллюзий на счет этого бревна. Он не стал для меня хорошим малым, помогая мне с Деревскими и Громовым. Если ему прикажут, он убьет меня. Конец истории. Какие могут быть сомнения?
Кроме нас пятерых, в кабинете не было никого. Это обстоятельство, как пугало, так и злило. Злости, впрочем, оказалось немного больше, и я ухватилась за нее, как за спасательную соломинку. Именно злости я была обязана громким и ровным голосом:
– Я не буду ничего обсуждать, пока не увижу своего брата.
–
– Да, - согласилась я, - но с тех пор прошла чертова прорва времени. Вы уж поймите меня, капризную бабу, правильно: ну не могу я существовать в такой атмосфере и одновременно обдумывать вопросы, касающиеся моего зерна и его возможного попадания в ваш оборот.
– Прошу прощения, Рита, но я не уверен, что вашим друзьям стоит знать тонкости наших с вами взаимоотношений.
Эдуард сказал:
– Конечно, стоит. У Риты от нас нет секретов.
– Тогда вам повезло. Со мной она осторожничает. Выпьете что-то?
– Не заговаривайте никому зубы. Нет, не выпьем.
– Хм, а вот и второе 'нет'. Ко мне начинают закрадываться подозрения, что большинство ваших ответов сегодня будут такими.
Я ухмыльнулась и пожала плечами.
Что-то промелькнуло на лице Человека-Цыпленка. Что-то нехорошее.
Чак-Чак прекратил вертеться в кресле. Воцарилась тишина, от которой звенит в ушах. В такой тишине сердцебиение кажется оглушительным.
– Палисси, да ты рехнулась, - произнес качок почти нараспев и почти дружелюбно. Чертово 'почти' портило все.
– Тебе горы золотые предлагают, а ты носом ворочаешь.
– Я и не знала, что у тебя есть абонемент.
Это озадачило бритоголового, и он притормозил:
– Какой еще абонемент?
– В городскую библиотеку, разумеется. Где бы еще ты разнообразил свой хреновый словарный запас? И, так уж и быть, я отвечу, почему ворочаю носом от непомерных благ, предлагаемых твоим господином. Слушай внимательно, Чак-Чак. Все до смешного просто: мой брат у вас. Можно ли при таком раскладе построить крепкие и доверительные отношения? Ответ: нет, нельзя.
– Маргарита права, - неожиданно заявил Человек-Цыпленок. Чак-Чак к этому моменту сжимал и разжимал руки в кулаки и тяжело дышал, будто собирался взорваться. Жилы на его шее вздулись.
– Это мое упущение. Я недооценил ее связь с братом. Гнусно с моей стороны держать ее в неведении. Особенно теперь, когда, боюсь, она уже приняла решение. Неверное решение.
У меня дыхание перехватило.
– Насильно мил не будешь.
– Знаю, - вздохнул он.
– Именно поэтому до последнего рассчитывал на ваше благоразумие. И вообще, насилие - это не по моей части.
– А по моей, - издевательски пропел Чак-Чак и поднялся из кресла. Его пиджак был расстегнут. В руке на уровне бедра, как в каком-нибудь старом вестерне, он держал пистолет.
– Опусти пушку, пирожок. Ты на прицеле.
– Ты тоже, - парировал Эдуарда.