Зеро
Шрифт:
Он вспомнил годы работы на Ватаро Таки, вспомнил, как пошел к оябуну просить прощения. Ватаро Таки имел полное право потребовать, чтобы толстяк совершил сеппуку, но попросил всего лишь мизинец.
Ватаро Таки не был похож на оябунов других кланов, пекшихся лишь о приумножении богатств и о том, как бы им дочиста ограбить своих сограждан. Ватаро Таки думал о будущем Японии. И толстяк тоже был частицей этого будущего.
Теперь это будущее покоилось на глубине шести футов вместе с бренными остатками Ватаро Таки. Но наставник толстяка Итимады был все еще жив, пусть только в его памяти.
Пришло время, подумал толстяк, отплатить Ватаро Таки за его доброту.
Теперь толстяку придется сводить на ней последствия своих ошибок. Наблюдатели в аэропорту уже сообщили ему, что Майкл Досс прибыл на Мауи. Толстяк понимал, что необходимо найти сына Филиппа Досса и передать ему все, что он знал о синтаи.
«Спроси моего сына, помнит ли он синтаи», — сказал Филипп Досс.
И тут толстяк Итимада вслух произнес: «Будда!» Потому что внезапно понял, каким образом Удэ ухитрился узнать о гавайцах. Удэ прослушивал телефонные разговоры толстяка. А значит, ему известно и о том, что Майкл уже на острове. А ему, толстяку, пришлось сказать двум гавайцам, что ключ оставлен на имя Майкла Досса. Стало быть, Удэ знает, кому предназначалось содержимое шкафчика.
Толстяк завел машину и тронулся с места. Теперь начнется гонка, подумал он. А финиш будет там, где Майкл Досс.
Шел дождь.
Ее лицо казалось размытой тенью на стене.
Майкл смотрел на Элиан.
— Я приехала сюда, — сказала она, — потому что устала от городов. Машины, квартиры, конторы. Все это выматывало меня.
Меньше всего Майклу хотелось увлечься этой женщиной. Ему приходилось постоянно напоминать себе, что находится здесь для того, чтобы установить, как она связана с гавайской якудзой. Если ее парень входил в клан толстяка Итимады, с его помощью можно было бы силой вломиться в жилище толстяка.
— Я все время болела, — говорила Элиан. — «У вас понижена сопротивляемость», — сказал мой врач. «Ваши надпочечники истощены», — сказал мой хиропрактик. Город губил меня.
— Какой город?
— Не имеет значения, — сказала она. — Все они одинаковы. Или, по крайней мере, одинаково пагубно действуют на людей.
Ему было легко скрывать свои мысли. Пока она показывала ему дом, он говорил все, что нужно в таких случаях. Здесь действительно было на что посмотреть, даже в дождь. Долина лежала меж двух потухших вулканов.
— А здесь я смогу обновиться. В обители богов, неподвластных времени.
Дождь, стекающий с изумрудно-сапфировых гор. Потрясающее зрелище. Да еще в долине между двумя гигантскими земными драконами, крест-накрест пересекающими, по китайскому поверью, всю эту землю. В таком обрамлении ее чрезмерный мистицизм передавался и Майклу.
— Вы чувствуете, Майкл? Вы чувствуете их силу? Энергию, исходящую от этих гор?
Странно, но он и впрямь чувствовал.
Дождь барабанил по стеклянной крыше в спальне Элиан. Стоя здесь, Майкл вспомнил свое ателье на авеню Элизе Реклю в ту ночь, когда Эа осталась у
— Вы так молчаливы, — она повернулась к нему. — Я слишком много говорю. — Элиан засмеялась. Ее смех звучал очень естественно.
— Нет, — сказал он. — Я с удовольствием слушаю. Трудно вести разговор, когда перед глазами эти горы.
— Да. Приехав сюда, я тоже это почувствовала. Они внушают благоговение, но не пугают.
Поначалу он не мог понять, почему Элиан напоминала ему об Эа. Он поймал себя на том, что не хочет покидать этот дом, жилище Элиан. Некоторые люди могут годами жить в доме, не оставив в нем ни малейших следов своего пребывания. Элиан, по ее словам, жила здесь меньше месяца, но дом уже стал ее домом. Ее присутствие ощущалось, будто аромат духов.
— Кажется, что время здесь останавливается. Знаете, Майкл, гавайцы утверждают, будто их герой, Мауи, взобрался на вершину горы Халеокала, протянул руку и схватил солнце. Он заставил светило замедлить движение по небосклону, чтобы его родной остров всегда купался в лучах солнца. Живя здесь, начинаешь этому верить.
— Даже в дождь?
Они сидели на ланаи, пили чай со льдом. Внезапно у Майкла защемило сердце. Он вспомнил, как открыл глаза в эту ночь, проведенную с Эа. Они только занимались любовью. Дождь стекал со стеклянной крыши, и бледные тени струй скользили по сплетенным телам Майкла и Эа.
— Да-да, — сказала Элиан, — особенно в дождь. Видите? — Она указала рукой. Величественная радуга простиралась над долиной. Она опиралась на вершины гор, все еще скрытые облаками; и так играла красками, что больно было глазам, — Это значит, что солнце светит даже во время дождя.
И тогда Майкл будто заново увидел лицо Эа. Глаза ее были закрыты, лицо абсолютно спокойно. Наверное, она спала. Ни морщинки, ни складочки на лице. А поскольку лицо Эа было лишено какого бы то ни было выражения, Майклу казалось, что он может заглянуть в глубины ее души.
— Здесь, — сказала Элиан, — дождь исполнен драматизма.
— Как и в Японии.
Элиан не повернула головы.
— В Японии, — сказала она, — дождь прекрасен, величествен, но он падает на землю и поверхность воды под идеально прямым углом! Здесь, на Гавайях, дождь дикий, насыщенный энергией и светом. Неподвластный никакому принуждению.
Лежа рядом с Эа, Майкл понял, что влюбился совсем не в нее. У нее не было ни индивидуальности, ни своей философии, ни идей. Душа Эа была подобна прозрачному кристаллу. Она сияла. Грани кристалла преломляли падающие под разными углами лучи света и окрашивались во всевозможные цвета.
Но сам по себе кристалл был бесцветным.
Любовь переполняла Эа, и она, открыв глаза, сказала:
— Я хочу остаться. Не только сегодня. Не только до утра. Я хочу остаться с тобой навсегда.
Он не требовал от Эа невозможного, не пытался обрести в ней свой идеал. Просто он внезапно понял, что ошибся. Кристалл ее души он принял за чистоту души. Оказывается, с горечью подумал Майкл, он все еще пытается найти то, в чем ему уже было отказано. Сейоко давно умерла, а он все не мог забыть ее. И не мог жить лишь одной памятью о ней.