Жак

Санд Жорж

— Держу пари, — сказала она, когда мы въехали в лес, — что тебе до смерти хочется быть на моем месте. Верно?

Ах, как верно она угадала!

— Ну, что ж, — добавила она. — Давай поскорее поменяемся лошадьми, и пусть Жак увидит тебя на своем любимом Шуимане, чего он никак уж не ожидает.

Около нас никого не было, кроме двух доезжачих. Сильвия соскочила на землю, прежде чем хоть один из сопровождавших нас растяп догадался помочь ей; а в это мгновение собаки подняли кабана, он вышел прямо на нас и пробежал в трех шагах от меня, даже и не подумав напасть на кого-нибудь; но арабская лошадь испугалась, взвилась на дыбы и чуть не опрокинула Сильвию, которая упрямо не выпускала из рук поводьев.

И вдруг откуда-то выскочил человек — мне показалось, что это один из наших доезжачих, ибо он был одет приблизительно так же, как они; ему удалось удержать лошадь, которая чуть было не вырвалась. У меня уже пропало всякое желание испробовать ее резвость. Незнакомец помог Сильвии взобраться на лошадь, а лишь только она села в седло, подал ей поводья, но она хлыстом ударила его по пальцам, воскликнув: «Ах, вот как!» — странным тоном, выражавшим и удивление и насмешку. Незнакомец исчез в зеленых зарослях так же внезапно, как и появился, и я, сгорая от любопытства, спросила у Сильвии, что это значит.

— О, ничего! — ответила она. — Неловкий доезжачий оцарапал мне руку. Вот уж усердие не по разуму!

— И за это ты ударила человека хлыстом?

— А почему же не ударить? — ответила она и пустила лошадь в галоп.

Мне пришлось последовать за ней. Меня нисколько не удовлетворило ее объяснение и по меньшей мере удивило то, что Сильвия так обращается с людьми моего мужа. Я спросила у доезжачих, сопровождавших нас, как зовут неожиданно появившегося мужчину; они сказали, что никогда прежде его не видели.

Несколько часов мы были заняты охотой, и, казалось, у Сильвии ничего другого и не было на уме. Я внимательно наблюдала за ней, заподозрив, что возникшее в лесу привидение просто-напросто отвергнутый ею поклонник. То, что произошло на обратном пути, вызывает у меня новые предположения.

Мы возвращались проселком, при свете взошедшей луны; право, такого прекрасного вечера еще не случалось в этом году: было довольно свежо, но лунное сияние так красиво озаряло пейзаж, в воздухе разливались такие приятные запахи душистых растений, избирающих себе место по берегам ручьев, и так сладко пел соловей, что я была расположена к романтическим мыслям. Жак предложил для сокращения пути поехать другой дорогой.

— Лошадям она довольно тяжела, — сказал он мне, — до сих пор я не решался возить тебя по ней; но раз нынче ты так расхрабрилась, что хотела испробовать побежку Шуимана, у тебя, я думаю, хватит смелости и на то, чтобы спуститься по крутой тропке.

— Разумеется, — ответила я, — раз ты считаешь, что это не опасно.

И мы тронулись в весьма живописном порядке. Во главе двигался целый отряд загонщиков и егерей в сопровождении собак; пешие несли убитого кабана, который оказался огромным; далее следовали верховые, а в середине — хозяева; наша процессия огибала холм черной полосой, и от времени до времени сумрак прорезала искра, когда чей-нибудь конь подковой ударял о кремень; за нами медленно двигался отряд пеших егерей с собаками, и с обоих концов каравана, победно перекликаясь, раздавались звуки медных охотничьих рожков. Когда мы были на самом крутом месте спуска, Жак сказал одному из егерей, чтобы тот взял мою лошадь под уздцы и свел ее вниз; затем он предложил Сильвии подурачиться.

— Подурачиться? — переспросила она. — Пустить лошадей сразу отсюда в долину?

— Да, — ответил Жак. — Ручаюсь, что Шуиман в целости и сохранности доставит тебя, если ты не будешь ему мешать.

— Идет! — согласилась наша сумасбродка, и, не слушая моих упреков и воплей, они стрелой помчались по гладкому, крутому склону. У меня по всему телу выступил холодный пот, замерло сердце и снова начало биться лишь в то мгновение, когда я увидела, что оба всадника благополучно спустились к подножию холма. Лишь тогда я заметила, что верховые, ехавшие впереди, уже находятся далеко от меня, так как мою лошадь вел по уздцы пеший егерь, а все, кто двигался позади нас, пораженные, вероятно, смелостью Жака и Сильвии, остановились и смотрели на них; словом, я осталась одна на тропинке, довольно далеко от всех, лошадь мою держал под уздцы чужой человек.

Всякие россказни о ворах и привидениях, всю последнюю неделю мелькавшие у меня в голове, вновь пришли мне на ум, и человек, шагавший рядом со мной, вдруг начал внушать мне невероятный страх. Я внимательно смотрела на него и находила, что он не похож ни на одного из егерей мужниной охоты. Зато мне показалось, что я узнаю в нем того самого таинственного незнакомца, которого Сильвия наградила утром таким ловким ударом хлыста. Однако я тогда не успела разглядеть как следует его одежду, а лицо его закрывала широкополая соломенная шляпа — видна была только черная борода, от которой, как мне казалось, за версту отдавало разбойником. Теперь же, хоть он был совсем близко от меня, я видела его еще хуже, потому что в седле я возвышалась над ним, и шляпа совсем уж заслоняла его лицо. Но так как он шел спокойно и молчал, я постепенно ободрилась. Я ведь не Знаю всех лесников и любителей охоты из числа крестьян, которые с разрешения Жака присоединяются к нам, как только услышат в долине звук охотничьего рога. Зачастую, возвращаясь с охоты, муж приглашает их к нам подкрепиться вместе с доезжачими. Почти все они носят блузы и соломенные шляпы. Словом, я уже перестала бояться и поверила Сильвии — ведь она вполне способна была ударить егеря, как рабовладельцы бьют негров. Осмелев, я заговорила со своим проводником и спросила у него, нельзя ли уже мне ехать одной по дороге.

— О, нет еще! — ответил он.

Самый звук его голоса и почти молящие интонации ответа были совершенно необычны для псаря, и меня снова обуял страх. «Будь у меня столько смелости, как у Сильвии, — пришла мне мысль, — я бы со всего размаху ударила хлыстом этого разбойника, и пока он с изумленным видом потирал бы себе руку, я бы подняла лошадь в галоп и живо догнала остальных охотников». Но, во-первых, я ни за что не решилась бы на такой поступок, а во-вторых, если этот человек действительно наш слуга, мой удар оказался бы самой дикой наглостью. Предаваясь таким размышлениям, я, однако, заметила, что мы без всяких происшествий приближаемся к верховым, и когда я уже собиралась каблуком подогнать лошадь, чтобы вырваться из рук загадочного спутника, он повернул ко мне голову и, подняв руку, засучил рукав блузы. На запястье у него блеснул золотой обруч, и я узнала свой браслет. У меня перехватило дыхание, не было сил крикнуть, а незнакомец, выпустив уздечку, остановился у дороги и произнес вполголоса следующие странные слова: «Вся моя надежда на вас». Затем он исчез за деревьями, а я, ни жива ни мертва, пустила лошадь вскачь.

Больше всего меня огорчает и даже мучает то, что по воле судьбы между мною и этим человеком появилась какая-то тайна. Теперь я хорошо вижу, какие плачевные последствия имеет история с браслетом, и еще больше, чем прежде, боюсь рассказать о ней Жаку. Что, если он разыщет дерзкого и вызовет на дуэль? Что, если он обвинит меня в неосторожности и просто в легкомыслии? Какая я несчастная! Ведь я же действительно думала, что бросила браслет самому Жаку! А тот, кто подобрал золотой браслет, вообразил, будто я романическая особа, которую легко покорить поцелуем в темноте и арией, сыгранной на флейте. Я теперь так досадую на себя, зачем не поговорила с ним, не объяснила ему свою ошибку и не потребовала браслет обратно. Быть может, незнакомец и отдал бы его. Но ведь я тогда совсем потеряла голову, как это всегда со мной случается, когда необходимо проявить лишь немного хладнокровия. Я попыталась узнать у Сильвии, что она думает о незнакомце. Она сказала, что я просто сумасшедшая, что в нашей долине нет ни одного мужчины, кроме Жака. А тот, которого видел садовник, вероятно, воришка — залез, чтобы нарвать фруктов; тот же, который играл на флейте, — бродячий комедиант, а еще вернее — разъездной приказчик, заночевавший в деревне на постоялом дворе: он для забавы перепрыгнул через канаву, окружавшую сад, а потом похвастается в каком-нибудь кабачке, что у него в дороге было романическое приключение. Относительно человека, которого Сильвия ударила хлыстом, она по-прежнему утверждает, что это был крестьянин; и вот я не осмеливаюсь рассказать ей о человеке, подобравшем браслет, так как мне крайне обидно думать, что незнакомец, завладевший залогом моей благосклонности, просто-напросто приказчик или бродячий музыкант.

В сущности, объяснение Сильвии кажется мне довольно приемлемым. И если бы я не боялась вызвать какую-нибудь беду, я бы все рассказала Жаку, и он по заслугам наказал бы негодяя. Но этот человек может оказаться смельчаком и опытным дуэлянтом. И при мысли, что я втяну Жака в такого рода столкновение, у меня на голове волосы шевелятся. Нет, лучше буду молчать.

XXXIX

От Октава — М***

Долина Сен-Леон