Жакерия
Шрифт:
Белиль. Ах, добрые друзья мои! В Мо никого нет, кроме несчастных женщин, полумертвых от страха. Что за гарантия для вас этот город? Вам дадут каких хотите заложников.
Сивард. Нам нужен Мо — это надежнее.
Крестьяне. Да что нам в нем?
Симон. Мы и без того слишком далеко зашли.
Моран. Достаточно хороших заложников...
Крестьяне. Мир! Перемирие!
Брат Жан (крестьянам). Разве вы не видите, что он хочет нас обмануть? Он отказывает нам в
Белиль. Я вам уже сказал, добрые люди, что в городе графиня Мо со своими дамами. В ее свите нет ни одного латника. Вы знаете, что это добрая и милосердная дама. Ради святого Лёфруа, вашего покровителя, пусть она там себе живет тихо и мирно.
Крестьяне. Пусть нам дадут заложников, и хватит с нас.
Брат Жан. Но...
Крестьяне. Заложников и мир! Мир!
Брат Жан. Каких же заложников предлагаете вы нам, мессир рыцарь, в обеспечение безопасности наших посланцев?
Белиль. Да хоть себя самого! Вот доказательство, что я вовсе не собираюсь вас обмануть. Моя шея так же дорога мне, как любому из вас. Мэтр Лангуаран тоже останется здесь, и если вам мало рыцаря и ученого, то вам дадут еще двух именитых и честных рыцарей.
Крестьяне. Вот это честный рыцарь! Перемирие! Мир!
Белиль. Вы, отец, кажется, их предводитель. Так не отправитесь ли вы в Париж для мирных переговоров?
Брат Жан. Нет, монсеньор, я не люблю путешествий. Да и ваша голова, если вам ее отрубят, все-таки не придется к моим плечам так, как моя собственная.
Белиль. Ну хорошо. Пошлите кого хотите, я остаюсь. Надеюсь, у вас есть хорошее вино?
Симон. Да, к вашим услугам.
Белиль. Отлично. Я велю перенести мои вещи в ваш лагерь, а потом пусть мне дадут вина: я много говорил, надо промочить горло.
Крестьяне. Будьте покойны, любезный рыцарь, с вами будут хорошо обращаться.
Брат Жан. И зорко за вами следить.
Белиль. У меня нет желания вас обманывать, и потому мне нечего бояться.
Белиль и Лангуаран уходят.
Симон. Поезжай в Париж, Моран: ты на язык остер.
Моран. Поезжай сам. Отец Жан не едет, я остаюсь с ним.
Тома. А я, если хотите, поеду. Чего мне бояться?
Брат Жан. Вы этого хотели, и кончено. Нечего об этом рассуждать. Подумайте теперь о ваших требованиях. Завтра мы пошлем наших выборных в Париж. Но, повторяю, будем едины: не надо расходиться! Как раз во время перемирия, перед заключением окончательного мира, нельзя выпускать из рук оружия.
Симон. Вы знаете, что половина наших через неделю должна разойтись для уборки.
Брат Жан. А еще через неделю вернуться под знамена.
Моран. Мы это помним, не беспокойтесь.
Брат Жан. Сегодня вечером приходите ко мне: я вам сообщу условия, которые я хочу предложить герцогу Нормандскому.
Уходят все, кроме Сиварда, д'Акуньи и де Лансиньяка.
Д'Акунья. Что ж, Сивард, нас бросают... Они заключают мир.
Сивард.
Де Лансиньяк. Этот мир нас разорит.
Сивард. Я мира не заключал. Если они сговорятся, я вернусь в мой замок и возобновлю набеги.
Д'Акунья. Хорошо сказано. Притом скоро конец перемирию между Англией и Францией. С божьей помощью, у нас не будет недостатка в работе.
Де Лансиньяк. Нас ждет слава и прекрасные удары копья.
Д'Акунья. И французские бароны для выкупа.
Сивард. И деревни и города для грабежа.
Д'Акунья. Рано еще расставаться с нашим ремеслом!
Сивард, д'Акунья и де Лансиньяк уходят.
КАРТИНА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
Дом, где содержится под стражей Жан де Белиль.
Белиль сидит. Входит Сивард с мечом под мышкой.
Сивард (надменно). Вы хотели поговорить со мной, мессир де Белиль?
Белиль (вставая). Да, мессир Сивард. Я давно уже хотел повидаться с вами. Садитесь, пожалуйста, нам надо о многом побеседовать. Прежде всего я должен извиниться за оскорбительные выражения, неосторожно у меня вырвавшиеся по поводу благородного ремесла вольных рыцарей, которое вы украшаете, посвятив себя ему.
Сивард. Если б вы не были нашим заложником, монсеньор, я ответил бы на ваши слова так, как они заслуживали.
Белиль. Когда я произносил их, сердце мое было не в ладу с устами. Но мне было поручено уговорить мужиков, и я принужден был льстить им и сообразоваться с их грубой речью. Как видите, я откровенен. Эти оскорбительные слова вовсе не выражали моей мысли. Пресвятая дева! Стану ли я дурно думать о вольных рыцарях, этих столпах странствующего рыцарства? Еще раз прошу извинить меня! Позвольте мне вот этой цепью сковать и ваш гнев и вашу руку. (Надевает ему на руку дорогой браслет.)
Сивард. Святой Георгий! До чего красиво! Какая тонкая работа! Что за прелестные рубины!.. Ах, мессир де Белиль! (С чувством пожимает ему руку.)
Белиль. Он достался мне на турнире. Я поклялся, что подарю его только доброму бойцу, каким вы и показали себя в Ниоре.
Сивард. Как! Вы не забыли ниорского турнира?
Белиль. Забыть его? Такой блестящий праздник, столько красивых дам, прекрасных ударов копьями! Мы были оба в числе отличившихся. Помнится, вы так крепко держались в седле, что принуждены были спешиться, чтобы доказать зрителям, что латы у вас не привинчены к броне вашего коня [87] .
87
Некий шотландский рыцарь, бившийся на копьях на Лондонском мосту, до того крепко держался в седле, что народ принудил его спешиться, чтобы посмотреть, не был ли он привязан к седлу. (Прим. автора.)