Жаклин Кеннеди. Американская королева
Шрифт:
Политику по найму персонала определила предыдущая владелица газеты, Элинор Медилл Паттерсон, представительница влиятельной медиадинастии, которая выкупила Times-Herald у своего друга Уильяма Рэндолфа Херста и привнесла в издание свой оживленный стиль. В конце Второй мировой войны тиражи этой газеты обгоняли более интеллектуальную Washington Post и солидную Evening Star. Паттерсон, писавшая романы, охотилась на богачей, была одной из главных фигур светской жизни Вашингтона и славилась вечеринками, которые устраивала в своем городском особняке, облицованном белым мрамором и спроектированном для ее матери знаменитым архитектором Стэнфордом Уайтом. Интересы Элинор – антививисекция, рассказы о животных, светская хроника, шуточки по адресу Рузвельтов – находили отражение
Как вспоминает один из современников Джеки, связанный с этой газетой:
«Поток инженю не иссякал. Мало кто из них имел опыт журналистской работы. Свежесть и стильность ценились выше профессионализма. Его отсутствие никому не мешало – при наличии прочих достоинств. Девушки учились всему прямо на рабочем месте. Джеки Бувье не нарушала этой традиции; необычайно милая и сдержанная, она умела воспринимать себя с юмором. Многие девушки выглядели куда привлекательнее, зато Джеки, пожалуй, была умнее, образованнее и держалась увереннее. Легкость ее пера соответствовала принятому у миссис Паттерсон стилю, однако внешность не дотягивала до паттерсоновских стандартов… Джеки казалась высокой, нескладной и по-щенячьи очаровательной с этими ее большими руками и ногами. Лицо выглядело пятнистым, но вовсе не из-за прыщей, она словно вспотела после быстрой скачки и долго терла щеки. Джеки и сама подшучивала над своей наружностью, особенно над широко расставленными глазами, дескать, окулистам не найти подходящей оправы…
Работа, конечно, была не бей лежачего, какую обычно и поручают огромному количеству молоденьких девушек из хороших семей, причем эти девушки могли быть умны, образованны, красивы, удачливы или все сразу. Платили им гроши, поскольку “труженицы” обычно жили дома на деньги трастового фонда или богатого папочки. Джеки тоже жила с матерью и отчимом, но находилась в невыгодном положении, поскольку большинство ее родственников были весьма богаты, а она и Ли – нет. Сестренка между тем росла настоящей красавицей… Джеки, как старшая, взвалила на себя груз ответственности, за всех думала и за всех беспокоилась. Недостатки матери больно ее ранили. Джеки обладала острым умом и хорошим вкусом, и бездумный гедонизм был не для нее. Сильный религиозный инстинкт велел ей искать мужа в лоне собственной церкви, что было непросто. Джеки родилась в довольно странное время: большинство богатых католических семей имели дочерей, а не сыновей. И всем нужно было найти мужа… или не найти. Джеки отлично это понимала и, подобно большинству выпускниц колледжа начала 1950-х, ждала от жизни многого, причем на первом месте в списке значился достойный супруг.
Работе надлежало стать своего рода наблюдательным пунктом. Джекины неустанные поиски бросались в глаза. Она не отчаивалась, не пускалась во все тяжкие, но, сознавая свою проблему, не переставала трезво смотреть по сторонам. Вдобавок понравиться Джеки могла не каждому молодому человеку. Высокий рост сужал круг потенциальных кавалеров, поскольку в 1950-х годах девушка чувствовала себя неуютно, танцуя с партнером ниже себя, что уж говорить о более серьезных отношениях. А ум Джеки отталкивал от нее зеленых юнцов…»
Благодаря курсу фотографии в Сорбонне и работе в школьной газете Джеки получила место фоторепортера. Работа непыльная. Сид Эпстайн, редактор отдела местных новостей, беседуя с Джеки, сказал, что ему в штат нужны только люди с опытом. Она пожала плечами: «Ну, я снимала “лейкой” в Сорбонне». Эпстайн рассмеялся: «Детка, мы тут такими игрушками не балуемся. Тебе придется пользоваться “спид-графиком”. Если к завтрашнему дню научишься с ним обращаться, я тебя беру». После экспресс-курса, преподанного одним из штатных фотографов, Джеки на другой день вернулась и была принята с оплатой двадцать пять долларов в неделю начиная с января 1952 года.
Джеки была амбициозна и, как она заявила Фрэнку Уолдропу, серьезно подумывала о журналистской карьере. Весной 1952-го она несколько вечеров корпела над сценарием телепередачи о давней первой леди – Долли Медисон, жене четвертого президента США. Джеки воображала, как ее призрак бродит по Октагону, ставшему временной резиденцией президентской четы, после того как в 1812 году пожар уничтожил Белый дом. Она описала, как миссис Медисон «в зените своей красоты» устраивает полуночный прием. Играют скрипки. Танцуют пары. Джеки удалось заинтересовать одну из телекомпаний, но, увы, дальше сценария дело не пошло, поскольку телекомпания разорилась.
Работа фоторепортера могла показаться либо скучной, либо захватывающей, в зависимости от отношения к ней. Джеки работала с огоньком и с удовольствием колесила по улицам города, заранее приготовив список вопросов. 26 марта 1952 года под фотографиями впервые указали ее имя. Позднее она иллюстрировала некоторые интервью собственными карикатурами. Ее вопросы носили личный характер, например: «Вы считаете себя нормальным?» или «Если бы у вас было свидание с Мэрилин Монро, о чем бы вы с ней говорили?»; нередко они касались института брака и человеческих взаимоотношений: «Один из профессоров Бостонского университета считает, что женщины выходят замуж только потому, что им лень работать», «Как вы думаете, должна ли жена внушать мужу, что он умнее ее?», «Чосер говорил, что большинство женщин стремятся к власти над мужчинами, а каково ваше мнение?», «Когда вы поняли, что женщины вовсе не слабый пол?». По словам Мини Ри, портнихи Джеки, ее клиентка очень интересовалась жизнью Белого дома и расспрашивала коллег о том, что происходит в его стенах: «ее волновало все связанное с Белым домом».
Джеки на работе, задающая вопросы простым людям на улицах Вашингтона, разительно отличалась от «дрезденской пастушки» времен ее светского дебюта. Двое интервьюируемых, Мак Мак-Гарри и Эверетт Севье, сотрудники вашингтонского офиса NBC, вспоминали, как 21 апреля 1952 года отвечали на вопросы Джеки по теме «Жены – роскошь или необходимость?». Вот что рассказывал Мак-Гарри: «Мы все разволновались, услышав, что к нам собирается Жаклин Бувье. Ее имя было на слуху, да и семья занимала далеко не последнее место в обществе. Худенькая, стройная, темные очки сдвинуты на волосы, длинная юбка – девушка из модного журнала. Милая, очаровательная, хотя голос не слишком мягкий. Работала очень профессионально, сделала несколько снимков, записала наши ответы. Я отметил про себя, что ногти у нее обгрызены».
Севье вспоминает, что «Джеки явно торопилась, видимо, не успевала к сдаче в номер, поэтому после интервью попросила меня остаться и помочь с текстом. Она присела на мой стол, одной ногой уперлась в пол, покачивая другой. Юбка на ней была длинная, из такого узловатого твида, и когда она качала ногой, то демонстрировала больше, чем нам в те годы полагалось видеть. Темные волосы падали на плечи. Но хорошенькой я бы ее не назвал – широко расставленные глаза и большой рот, как у птенца. Зато меня поразила исходившая от нее энергия. Джеки нас всех быстро приструнила. На секунду я даже подумал, не назначить ли ей свидание, но, когда она сбегала по лестнице и юбка взлетела вверх, я увидел, что у нее кривые ноги, и раздумал». Он добавил, что голос у Джеки был совершенно нормальный и она вовсе не походила на ту, какой позднее была в Белом доме: «Когда мы познакомились, она была обыкновенной девчонкой, с которой вполне можно сыграть в стикбол…»
Тогдашние вашингтонские друзья Джеки вспоминают не ее внешность, а ум и индивидуальность. А еще амбициозность. Трое из них имели контакты с Кеннеди. Чарлз Бартлетт, молодой журналист, зимой 1948-го переехал из Чикаго в Вашингтон как корреспондент Chattanooga Times, чтобы открыть свой корпункт. До отъезда Джеки во Францию он часто приглашал ее на свидания: «Она была такая милашка в юности. Умная, бодрая, совершенно неиспорченная. Падчерица в весьма нелепом доме. Ее отличало потрясающее чувство юмора и полное пренебрежение к тряпкам и побрякушкам. Она ездила на стареньком “мустанге” и излучала радость».