Жаклин Кеннеди. Американская королева
Шрифт:
Как-то раз Джеки и Онассис были на неофициальном ужине в британском посольстве. Присутствовали также писатель Патрик Ли Фермор и Яннис Георгакис, которого Ли Фермор назвал «скорее блестящим, но отнюдь не серым кардиналом» Онассиса. Вот что Ли Фермор рассказывал:
Я сидел рядом с Джеки и был совершенно ею очарован. Лицо у нее неправильное, глаза очень широко расставлены, но пленительные, необыкновенные. Голос спокойный, прямо-таки воркующий. Чем-то она напомнила мне спокойных, умненьких девочек с прекрасными манерами, тех, что хотят порадовать других и покоряют все сердца… Онассис, напротив, казался в высшей степени энергичным, притом более симпатичным, чем я предполагал… настроение явно обещало много веселья и смеха. Позднее, за кофе и напитками поизысканнее, мы – Онассис, Яннис и я, – помнится, пели допотопные песенки афинских мюзик-холлов, чем старее, тем лучше, сопровождая их танцевальными па, даже
Увы, не все друзья Онассиса относились к Джеки тепло и радушно. Не говоря об Александре и Кристине с их неизменной враждебностью, ее очень недолюбливал Коста Грацос, один из старейших друзей Онассиса и преданный сторонник Кристины и Марии. Грацос недвусмысленно дал понять, что осуждает женитьбу друга на американке. По словам близкого к Онассису человека, «он считал Джеки авантюристкой, которая вышла за Аристо лишь из-за денег, и не скрывал антипатии. По его мнению, от нее Аристотеля ждут одни только неприятности. Из-за Джеки они даже поссорились и какое-то время не разговаривали». Чары Джеки мало-помалу рассеивались, а влияние Косты, напротив, росло.
Александр и Кристина так и не приняли Джеки, а она особо не старалась расположить их к себе. Еще до свадьбы Александр сказал секретарше отца: «Я не буду спать под одной крышей с этой американкой». Когда Джеки приехала, он немедля отослал свои вещи в отель Hilton, объявив, что теперь у него нет дома. Как только Джеки приезжала в Глифаду или на Скорпиос, Александр сразу уезжал. А если изредка оставался, то весьма недвусмысленно выражал свое отношение к мачехе. Как-то раз, когда Джеки обедала в Глифаде с Онассисом, Артемидой и Кики Феруди, Александр отказался присоединиться к ним. Онассис несколько раз вставал из-за стола, пытался уговорить сына спуститься и сесть за стол, но каждый раз возвращался без него, очень злой. В конце концов Александр все же соизволил спуститься, хотя только поковырял еду и не сказал ни слова. Джеки вела себя как ни в чем не бывало, улыбалась и словно бы не замечала враждебного поведения пасынка. Попытки Онассиса уладить ситуацию лишь все ухудшали. Однажды, когда они с Джеки собирались в Нью-Йорк, он велел Джеки подождать, а сам пошел за Александром, хотел, чтобы тот попрощался с Джеки. Через пятнадцать минут Джеки занервничала и, опасаясь опоздать на самолет, отправила за мужем Кики Феруди. Кики нечаянно услышала, как Александр наотрез отказался выполнить просьбу отца. Джеки пришла в ярость и потеряла самообладание. Кики удивилась, когда «миссис Джеки спросила: “Почему твои дети так жестоки ко мне? Я ничем не заслужила подобного обращения”. В результате Аристотель тоже вспылил: “Смотри за своими детьми, а моих оставь в покое!”»
Александр даже свою машину Джеки давать запретил. Джеки не питала иллюзий относительно его враждебности и очень встревожилась, ненароком услышав, как Аристотель обсуждает с Мильтосом Яннакопулосом, кто будет управлять его собственностью в случае его смерти. Он полагал, что этим должен заняться Александр. «Джеки пристально смотрела на мужа, пытаясь привлечь его внимание, – вспоминала Кики, – но он на нее не глядел. Всем, кто видел лицо Джеки, было ясно, что она не в восторге от услышанного. Однако ее муж, расхаживая по палубе, продолжал говорить, словно Джеки тут вообще не было… В конце концов она встала и ушла…»
На самом деле по сравнению с Кристиной Александр был чуть ли не ангелом. «Кристина страшно злилась на мачеху, – вспоминал друг семьи, – ведь у нее самой детство было безрадостное, и потому она изо всех сил цеплялась за отца… Сущий комок нервов, она хваталась за все, что могло обеспечить хоть какую-то защищенность… Она ненавидела всех и каждого из-за собственных комплексов. Кристина была намного моложе меня, но Ари, помню, как-то раз попросил меня пригласить ее на обед, познакомить с молодежью, с афинской жизнью, она ведь выросла не в Греции… Я организовал небольшой обед в ресторане, и она за мной заехала, но осталась в машине, и, когда водитель открыл дверцу, я увидел, что перепуганная Кристина забилась в угол сиденья, боялась, что кто-то ее увидит. Для восемнадцатилетней девушки это ненормально, свидетельство полного нервного истощения. Ари был плохим отцом, Кристине не повезло, причем вдвойне, поскольку Аристотель по традиции занимался бизнесом, зарабатывал деньги, а мать воспитывала детей, только вот ее мать оказалась для этого совершенно непригодной. Тина не стала для своих детей тем, кем Джеки была для своих». Кристина боялась отца как огня и одновременно жаждала его одобрения. При нормальном весе она была очень хорошенькая, с большими темными глазами, тонкими запястьями и щиколотками, но, когда впадала в депрессию, стремительно толстела, и стройная, элегантная Джеки была для нее вечным упреком, даже если бы не угрожала отнять отца. Вдобавок Онассис, по крайней мере в начале супружества, буквально осыпал Джеки подарками, однако по отношению к дочери
Когда Кристина звонила Александру или заходила поболтать к нему в офис, они всегда обсуждали отца – чем он занимался, в каком он настроении. Им нравилось точно знать, где он, с кем и когда вернется. Но как только речь заходила о Джеки, их тон менялся. Это были уже не счастливые сын и дочь, а злокозненные и несчастные пасынок и падчерица. Так или иначе, ненависть к общему врагу сблизила их. Они часто мечтали, как будет хорошо, когда отец и Джеки разведутся, и подогревали друг в друге эту надежду.
Артемиду расстраивало, что Джеки словно бы и дела нет до сложившейся ситуации и до пасынка с падчерицей. Онассис, напротив, старался поладить с Каролиной и Джоном. Казалось, он искренне радовался, когда дети приезжали на каникулы на Скорпиос, отменял деловые встречи и проводил время с ними, ходил с ними гулять, катал на катере. Купил Каролине белого пони, а Джона брал с собой в Афины, в кино. Несмотря на антипатию к Джеки, Александр и Кристина любили ее детей, играли с ними и катались на катере. Когда Каролина и Джон гостили на острове, дети Онассиса изменяли своему правилу и обедали со всей семьей, старательно игнорируя Джеки. «Ари прекрасно относился к детям, – вспоминала Марина Додеро, – пока те были маленькими, особенно к Джону. Каролине Ари не очень нравился – еще бы, после красавца-отца, к тому же президента США, какой-то громкоголосый коротышка-грек…»
Джеки по-прежнему очень много занималась детьми. Как рассказывал один из греческих друзей, «она постоянно думала о детях. Помню, она всегда высматривала для них что-нибудь интересное, что-то придумывала, делала вырезки и все такое…». Предпочтительное внимание к собственным детям отрицательно сказалось на ее браке. Она всегда ставила детей на первое место.
Незадолго до свадьбы она наконец нашла человека, который мог заменить им Мод Шоу, стать опорой, жить подле них и для них. Разыскала этого человека опять-таки Джанет Окинклосс. В Вашингтоне она познакомилась с Мартой Згубин, молодой итальянкой, которая присматривала за детьми французских дипломатов, неких Госсанов, и бегло говорила по-французски. Кроме того, девушка помогала Госсанам устраивать приемы, которые они давали по долгу службы. Когда они уехали на родину, Марта получила письмо с предложением поработать у Кеннеди. За месяц до свадьбы Джеки написала ей еще раз, предложила встретиться. В Париже Марта беседовала сначала с Онассисом, а затем, в июле 1969 года, – с Джеки. В конце лета она приехала в Ньюпорт, где дети жили у бабушки. Джон Кеннеди-младший вспоминал:
Когда мне было восемь, а сестре одиннадцать, в дом бабушки, где мы проводили лето, приехала новая гувернантка. Ее звали Марта, и мне сказали, что она не говорит по-английски. Я тогда заподозрил неладное, поскольку то же самое говорили о других гувернантках, которые на самом деле были билингвами. Просто мама без устали пыталась заставить нас с сестрой выучить французский. Но через неделю-другую все гувернантки раскалывались… мы грустно прощались с ними (по-английски) и ждали следующую. Марты хватило на сутки, после чего она заговорила по-английски, но и тридцать лет спустя она по-прежнему член нашей семьи…
Сначала гувернантка при детях, Марта затем стала компаньонкой и помощницей по хозяйству у Джеки и оставалась с ней до самого конца.
В 1969-м, в первый год брака с Онассисом, Джеки была так занята своей жизнью с новым мужем, что препоручила детей заботам Джанет и Марты. Именно Марта отвела Джона в новую школу и после уроков ходила с детьми гулять в Центральный парк. Выходные Каролина и Джон проводили у бабушки в Ньюпорте. Через несколько недель приехала и Джеки, для детей началась «светская» жизнь: «Кристина» стояла в Пуэрто-Рико, они летали туда на выходные, крейсировали на яхте по Карибскому морю, а затем возвращались в Нью-Йорк, в школу. Пасхальные каникулы проводили на яхте в Палм-Бич или на Скорпиосе. Летом они всегда полтора месяца жили на Скорпиосе, где главным событием был день рождения Джеки, 28 июля. На сорокалетие Джеки Онассис устроил вечеринку в своем любимом ресторанчике-бузукии и буквально осыпал жену драгоценностями. Преподнес ей знаменитые «лунные серьги», изготовленные специально для Джеки афинским ювелиром Илиасом Лалунисом в память о высадке американцев на Луне (они обошлись Ари в сумму более полумиллиона долларов), массивное кольцо от Картье с брильянтом в сорок карат за 740 тысяч (с обычной для Ари тридцатипроцентной скидкой) и золотой пояс с пряжкой в виде львиной головы, поскольку Джеки родилась под знаком Льва. Кольцо было очень броское и неудобное, так как практически закрывало костяшку и не давало согнуть палец. Джеки редко его надевала. Большие руки не были предметом ее гордости, поэтому она не хотела лишний раз привлекать к ним внимание.