Жан Кавалье

Близ местечка Сент-Андеоль-де-Клергемор, расположенного в нижних Севенах, на восточной границе Мандской епархии [1] в Лангедоке, простиралась значительная долина. Ее защищали от северных ледяных ветров и от западных влажных дуновений лесистые вершины Эгоаля – одной из высочайших гор в Севенском хребте. Эта долина, орошаемая с востока Гордон д'Андюзой и подвергнутая живительному южному теплу, была до того плодоносна, что на местном наречии ее прозвали Ор-Диу (Hort Diou – Сад Божий).

Протестанты, составлявшие большинство населения в этой епархии, давно окрестили Ор-Диу Маленьким Ханааном.

Быстрые и прозрачные, но не особенно широкие и не глубокие, воды Гордона в своих многочисленных изгибах, орошая эту очаровательную долину, терялись под тенистыми сводами столетнего леса. Подмываемые быстротой течения, согнувшись под тяжестью своих верхушек, несколько громадных дубов, наполовину уже поваленных, держались только благодаря деревьям, растущим на противоположной стороне. Некоторые из них, хотя живучие и покрытые листьями, но уже наполовину вырванные с корнями, казались мостами из зелени переброшенными с одного берега на другой. Крепкие побеги их простирались во все стороны, и их зеленые ветви сплетались посреди реки, так что задержанная вода в виде водопада пробегала эту плотину из листьев. Там и сям толстый слой мха скрывал подточенные червями стволы деревьев, а внизу смешивался своими бархатистыми оттенками с разноцветными камушками, над которыми Гордон катил свои лазурные воды. Тысячи птичек нарушали уединение своим чириканьем. В долину Ор-Диу доносилось только далекое меланхолическое побрякивание колокольцев баранов, которые носили их с гордостью, присущей вожакам стада.

Прелестным июньским вечером 1702 года двое ребят сидели на берегу реки, в небольшой беседке из зелени, которая образовалась от сплетавшихся между собой ивовых веток, плюща и боярышника в цвету. Сквозь широкую просеку на опушке леса виднелась часть Маленького Ханаана. Рассеянные по долине овцы питались зеленой и сочной травой. Эти пастбища простирались по мягкому откосу вплоть до верхушки холма, образуемого одним из последних изгибов горы Эгоаль. Горизонт заканчивался темным лесом. Из его недр печально и одиноко возвышалась башня замка Мас-Аррибаса.

Старший из двух детей, Габриэль Кавалье, был пастушок небольшого роста, приблизительно лет четырнадцати. Кожаный пояс стягивал в талии его плащ с широкими рукавами из белого полотна – обыкновенная одежда обитателей Севен. Подле него лежали его котомка, широкая соломенная шляпа, пастуший посох с железком, несколько удилищ с удочками и корзина с довольно большим количеством форелей, выуженных из Гордона. Черты его лица необыкновенной красоты, длинные, золотистые, вьющиеся волосы, голубые глаза и загоревшее от горного воздуха лицо – все носило следы мягкости и мечтательности. Небольшая девочка, лет двенадцати или тринадцати, в длинном плаще из белого полотна, сидела возле Габриэля. Одной рукой она обхватила шею пастушка. Хотя черты ее лица были тоньше, кожа нежнее и волосы золотистее, тем не менее, по поразительному сходству в ней всякий легко признал бы его сестру.

Играючи, Селеста и Габриэль украсили свои золотистые головки фиалками и дикими нарциссами. Они купали свои голые ноги античной красоты в чистой, свежей речной воде, которая образовывала прозрачные, серебристые круги. Недалеко от этой очаровательной группы ручной голубь чистил кончиком розоватого клюва свои не совсем просохшие перья. У детей был задумчивый и грустный вид. Они не разговаривали

друг с другом. Казалось, они были погружены в наивное и глубокое созерцание картины, которая развертывалась перед их глазами.

– О чем думаешь ты, сестрица? – проговорил наконец Габриэль, с нежностью посмотрев на сестру.

– Я думаю о том, как молодой Товий встретил ангела Рафаила. Когда же встретимся и мы, в свою очередь, с ангелом, который откроет нам тайну, как исцелить мать нашей матери? – прибавила, вздыхая, Селеста.

– А я, сестрица, – сказал Габриэль, – думал о радости Иосифа, когда он нашел своего брата Вениамина, которого так любил и считал уже потерянным.

По этим словам легко судить об уме и воспитании этих двух маленьких севенцев. Сообразно протестантскому обычаю, им приходилось каждый вечер присутствовать в семье при чтении Библии.

По целым часам сидели они в этом уединении – настоящая Обетованная Земля! Выросшие среди гор, где могучие явления природы – дело обычное, они вели простую и чистую жизнь первобытных людей и находили поразительное сходство между сияющими и величавыми лицами своих родителей и чертами патриархов священных книг. Словом, эти дети, воображение которых было наполнено всевозможными чудесами, воспоминаниями и пастушеской поэзией Священного писания, думали, что все идет по-старому. Каждый день они ждали, что вот-вот из глубины пурпурных облаков появится какой-нибудь прекрасный архангел с лазурными крыльями и с волшебным сиянием вокруг чела. Мягкий, слабый и робкий Габриэль не любил игр своих более сильных товарищей. Борьбе или беготне он предпочитал прогулку или мечтания среди тенистого леса – мирные удовольствия, которые с ним всегда делила его сестра.

Солнце медленно скрывалось за расположенным на вершине горы черным лесом сосновых и каштановых деревьев. Вдруг до слуха детей донесся лай собак.

– Это собаки сторожа эгоальских лесов! – сказала испуганная Селеста, ближе подсев к брату.

Дети внезапно побледнели. На вершине холма, где паслись их стада, показался огромный волк. Он низко прихрамывал и, казалось, был тяжело ранен. Испуганные овцы опрометью разбежались по направлению к реке. Две сторожившие их большие собаки, ощетинившись, с опущенными хвостами, разделяя ужас всего стада, бросились вслед, вместо того чтобы защищать его. Селеста и Габриэль с ужасом прижимались друг к дружке, взявшись за руки. С широко раскрытыми глазами и полуоткрытыми губами они точно застыли.

В это мгновение лай приблизился. Две большие собаки выскочили навстречу свирепому животному, которое, оставляя кровавый след после первого выстрела, плелось, прихрамывая, по гребню холма. Волк сделал последнее усилие, чтобы скрыться. Но пробежав несколько минут довольно быстро, он упал, обессиленный. Тем не менее, он приподнялся, опираясь на свои крепкие бедра. С раскрытой пастью, с красными, горящими глазами, с вздернутыми губами, из-за которых виднелись громадные зубы, волк, испуская глухие, угрожающие рычания, храбро выжидал собак.

Хотя дети находились на известном расстоянии от места схватки, их все-таки охватил ужас. Стадо с блеянием топталось на берегу Гордона. Две собаки пастушков, охваченные инстинктивным страхом, испытываемым всей их породой при столкновении с волками, вплавь перебрались на другой берег и, дрожа, укрылись у ног Селесты и Габриэля. Напротив, две собаки лесничего, смелые и приученные к нападению, отважно собирались броситься на волка, когда громкий голос, сопровождаемый хлопаньем бича, крикнул:

– Назад, собаки, назад! Сюда, Рааб! Сюда, Балак [2] !