Жанна д'Арк из рода Валуа. Книга 1
Шрифт:
– Верю, – строго ответила принцесса. – И оснований верить у меня много больше, чем вы в состоянии представить!
– Но это смешно! – Епископ заволновался, подозревая, что поторопился с выводами о разумности племянницы. – Дева из народа! Господи, откуда же ей там взяться в наше-то время?! Я надеюсь, вы не собираетесь сами вершить чудо Господне и стать чем-то вроде этой Девы?! М-м… как бы это сказать? Выйдя замуж, вы утратите право даже называться таковой…
Он хотел добавить еще что-нибудь вразумляющее, но не успел. Виоланта вдруг расхохоталась, да так заразительно, что лицо епископа поневоле само собой стало расплываться в глуповатой улыбке
– О чем вы, дядя? – сквозь хохот выдавила девушка. –
– Почему же? – старательно скрыл обиженный тон епископ.
Виоланта вдруг оборвала смех и стала совершенно серьезной.
– Потому что никто ни во что не верит.
Она сердито вернула листы часослова на «Январь» с таким видом, словно именно епископ Лангрский был виновен во всем французском неверии и теперь не достоин смотреть на её великолепный август. Но тот лишь покачал головой.
– Надежда на сказки тоже ни к чему хорошему не приведет.
– Не надежда, а вера, – назидательно поправила Виоланта. – И вера без сомнений, иначе сказка так сказкой и останется.
Монсеньор посмотрел на племянницу с откровенной жалостью.
– Вера… Да. В вопросах веры наше общество много потеряло сейчас. Но это всего лишь результат взросления и, увы, горького опыта. А вы принимаете все близко к сердцу, потому что еще слишком молоды и чисты. Я сам прошел через подобное и прекрасно понимаю: пророчества, тайные знаки, знамения – это волнует и привлекает лишь до поры. Человек умный, тем более обременённый саном или титулом, быстро понимает, что к чему. А постоянно в них верит только чернь – простолюдины, для которых государственные дела все равно что балаган на площади: раз так показывают, значит, так и есть. Другого они представить не в состоянии, да и надо ли им это «другое»? Мы – те, кто стоит за ширмой – вот мы знаем, чем и как латаются мантии. Мы видим изнанку во всей её красе и понимаем: кроме, как в себя, тут больше не во что верить… Так что вы, дорогая моя (уж простите, что показываю свою осведомленность) не кидайтесь с упоением простолюдинки на все те сказки, которыми забивают вашу умную головку братья-францисканцы. Вы благорасположены к ним, я знаю, и это само по себе очень похвально и дальновидно, но будьте умны до конца. Продолжайте покровительствовать и забудьте все эти пророчества о Девах, знамениях и прочей ереси… Это всего лишь способы влияния, не более того. Но не на вас же! Вы ведь хотите иметь влияние собственное?
Виоланта опустила глаза, однако приподнятая бровь явно выражала несогласие и досаду.
– Разве возможно влияние без поддержки? И особенно церкви?
Епископ тяжело выдохнул.
Она задавала вопросы, над которыми и сам он когда-то бился, сокрушаясь об утраченных подвигах. И… да, конечно, поддержка церкви дорогого стоит даже теперь, но… «О, Господи, мне бы её заботы!» В поисках твердой опоры в жизни схватишься, конечно, за что угодно, но разве можно сравнивать его положение и её?! Ей только и надо, что сказать «да», тогда как ему ради этого её «да» столько пришлось потрудиться и сколько еще придется ради других «да» от её будущего супруга, а возможно, и от нее же! И, кстати, в чем она желает найти поддержку у Церкви? В признании этой старой сказки про какую-то мифическую Деву? Смешно, ей-богу…
– Церкви самой сейчас требуется поддержка людей влиятельных. Таких, к примеру, как ваш будущий муж, – скосив в сторону глаза, пробормотал епископ. – Полагайтесь на себя, ваше высочество. С годами придет мудрость, и вы многого сможете достичь, если, конечно, не станете надеяться на чудо. Хотя при том положении, которое вас ждет, это совсем несложно, поверьте. А времена чудес… Они и сами давно стали сказкой.
Девушка, все так же не поднимая глаз,
– Полагайтесь только на себя, – ласково повторил епископ. – Принятое вами решение и наше родство дают мне право быть откровенным, и я скажу, что, положение герцогини Анжуйской избавит вас от необходимости искать поддержку в ком-либо, и даже в церкви. Все переменится очень быстро – вы получите в руки действительную власть и скорее сами сможете стать поддержкой для всех, кто вас любит и кто… м-м сможет быть полезен в будущем. А там и о всей Франции можно подумать. Только без этих… без Дев из народа.
Серые, совсем не испанские глаза Виоланты сверкнули в лицо епископа быстрой улыбкой.
– Вот видите теперь, как я нуждаюсь в мудром наставлении и в пастыре вроде вас, дорогой дядя! – слишком пылко воскликнула она. – Вы ведь поможете мне на первых порах, правда?
Озадаченный такими подозрительно-быстрыми переменами, епископ, не подумав, неуверенно кивнул:
– Ну-у, конечно…
И осекся.
Что-то в поведении племянницы его без конца смущало, и неопределенность этого «что-то» заставляла чувствовать себя не так уверенно, как хотелось бы. «Бог знает что она там задумала?» Епископ никогда не давал опрометчивых обещаний и сейчас не собирался, однако, словно под гипнозом, уже было сказано это «конечно», и на всякий случай монсеньор решил добавить:
– Только в разумных пределах, моя дорогая, без чудес, иначе я не гарантирую…
– О-о, я буду очень разумна, вот увидите! – перебила Виоланта. – Очень, очень!!!
И любой, кто слышал её в эту минуту, нисколько не усомнился бы в искренности этих слов. Однако монсеньор Лангрский почему-то почувствовал себя еще глупее, чем в начале разговора.
КОНЕЦ АВГУСТА 1399 ГОДА
Копье расщепилось на втором ударе, и герцог в сердцах откинул его в сторону. «Чертов оружейник! Вот вернусь, насажу его на это копье – пусть осознает, каково мне биться его оружием!»
Луи Анжуйский развернул лошадь, всё еще нервную после удара, и потрусил к шатру переживать поражение.
Плохо, что бои на мечах тоже поставили на сегодня. Утром Гектор де Санлиз уже ударил по щиту герцога, но настроение для боя с ним не очень-то подходящее! С этим господином и в лучшие времена не сразу сладишь, тем более теперь, когда дает себя знать старая рана…
Прошлой весной во время боев под Неаполем у герцога надломилась шпора, и, соскакивая с коня, он пробил ступню до самой кости. Рану тогда же и подлатали, но сейчас, с приближением осени, она что-то снова заныла. Утром шел к лошади – хромал… Потом, правда, расходился, но если вдруг в самый разгар боя неудачно наступит, подвернет ногу, то всё – пиши пропало! Санлиз не из тех, кто отпустит. Обязательно шарахнет по шлему. Испортит дорогую вещь… Да еще отлеживайся потом целый месяц, вместо того, чтобы возвращаться назад в Италию, в самое удобное для похода время!
Подбежавший оруженосец подставил колено, чтобы герцогу удобнее было спешиться, но, пребывая в сильном раздражении, тот спрыгнул сам. И зря. От боли, молнией пробившей тело из больной ноги до самого затылка, он покачнулся, неловко махнул рукой в железной рукавице и задел лошадь, которая тут же взвилась на дыбы. Герцог отступил – и снова на больную ногу!
«Лошадника тоже на копье насажу», – зачем-то подумал он, хромая к венецианскому креслу, которое специально вынесли из шатра, чтобы его светлости удобнее было наблюдать за турниром.