Жанна д'Арк из рода Валуа
Шрифт:
– Вам не кажется, Карл, что это то, что нужно?
Юноша потянул за рукоять и вытащил из ножен матово сверкнувшее лезвие.
– Отличный меч! Это правда, что Шарль Мудрый пожаловал реликвию великому Дю Геслену после того, как посвятил его в рыцари?
– Говорят, да… А ещё говорят, что потом этот меч был выкуплен Луи Орлеанским, и в церковь во Фьербуа возвращён мадам Валентиной после его убийства?
Оба герцога, молодой и старый, посмотрели друг на друга с одинаковым выражением на лице.
– А кто ещё про всё это знает? – тихо спросил Рене.
– Пожалуй, только монахи из Фьербуа…
Карл,
– Очень рискованно, Рене. С одной стороны, этот меч словно раздвоился – одни считают, что меч Мартелла утерян, а меч Дю Геслена был выкован специально для него. С другой, вполне могли остаться какие-то документы в архивах церкви… Конечно, если Дева укажет на место, где находится «утерянный» меч, в это, пожалуй, и поверят… Но, что-то меня во всем этом смущает…
– Что тут может смущать?! – воскликнул Рене. – Жанна укажет на меч, дважды спасавший Францию! А последние руки, которые его держали, были руки её отца!.. Впрочем, об этом, нам с вами лучше не упоминать, даже между собой. Но смысл!.. Дева призывает меч легендарных спасителей страны, чтобы он послужил святому делу в третий раз!
– Прекрасно, Рене! Но, как мы всё это сможем обставить?
– Вернем меч во Фьербуа! Пускай его зароют в каком-нибудь святом месте, скажем, за алтарем, а потом «найдут» по указанию Девы.
– А монахи?
– Сделаем это тайно, через надежных людей.
– Боюсь, во Фьербуа все равно удивятся, когда обнаружат меч, отданный мне на хранение, у себя под алтарем.
– Пусть для них это тоже станет чудом.
– Не дурачься, Рене! Мы говорим о серьёзных вещах!
Юноша крепко сжал в руке рукоять меча и очень серьёзно посмотрел на герцога.
– Ваши монахи ещё больше удивятся, когда их церковь, со всеми её святынями, разграбят англичане, или бургундцы. Не думаю, что настоятель настолько глуп, чтобы совсем ничего не понимать. Помяните моё слово, Карл, если всё получится так, как задумала матушка, последними удивимся мы с вами, когда услышим историю чудесного обнаружения меча в изложении самих монахов.
– Ты истинный сын своей матери, Рене, – вздохнул герцог после раздумья. – Что ж, посмотрим… Напиши мадам герцогине. Если она одобрит, будем думать, как ловчее всё это устроить…
Азартно улыбнувшись, молодой человек взмахнул тонко задрожавшим мечом, едва не зацепив его острием за потолок, потом аккуратно вложил в ножны, снова завернул меч в полотно и положил на место. «Как всё-таки охлаждает старость, – думал Карл наблюдая за ним. – Когда-то, как и этот мальчик, я готов был на любые безумства, заранее решая за других, что и как они должны сделать, и нисколько не сомневаясь, что сделают именно так, как я решил! Когда-то я вообще мало в чём сомневался… Что это было? Эгоизм, или юношеское бесстрашие, которое умудренная жизнью старость, загоняет в ссылку, выбрав фаворитом осмотрительность? С одной стороны, выжидать и осторожничать, отступая без потерь при намёке на неудачу, весьма разумно… Но, великий Боже, почему мне вдруг стало так жаль сейчас своего прежнего безрассудства?!».
– Тебе не кажется, Рене, что простым везением успехи твоей матушки уже не объяснить? – спросил он вслух. – Порой, у меня создается такое
– Тайна? – засмеялся Рене. – Моя матушка никогда не сомневается в том, что права – вот и вся тайна.
– Тогда её воистину вразумляет сам Господь, – пробормотал Карл.
Рене, между тем, снова подошел к серебряному реликварию в виде раскрытой ладони.
– Могу я, тоже по-родственному, ещё раз взглянуть на наконечник?
– Теперь это твоя вотчина, – развёл руками Карл.
Он присел на один из сундуков и, пока юноша осторожно поднимал крышку и разглядывал реликвию, снова задумался.
«Никогда не сомневаться… А, что такое сомнения?.. Сейчас, когда я весь ими полон, их природа стала намного понятней. Они, как узда на человеческой гордыне. И, как узда не дает горячему коню топтать всё, что попадается на пути во время бешеной скачки, так сомнения удерживают гордыню от неизбежного вытаптывания вокруг себя всего живого. Никто не может быть уверен в своей абсолютной правоте, потому что Жизнь, как рыцарь, одетый в отполированные доспехи, и каждая часть этих доспехов отражает своё… И, даже если кому-то кажется, что он видит только ту часть, в которой отражается солнце, это совсем не означает, что он увидел истину. Передвинется солнце, повернётся рыцарь, и вот уже, вместо света, ты удивляешься тому, что, на том же месте, тень тоже существует, и у неё своя правда. И видятся, вдруг, мелочи, которых прежде не замечал, потому что слепило глаза… Нет, мальчик, боюсь, ты не прав. Либо твоя мать умеет видеть все отражения сразу, чего обычному человеку не дано, либо её ждёт огромное разочарование…»
– Что ты пытаешься рассмотреть? – спросил он, заметив, как низко нагнулся Рене над реликвией.
– Какая странная ржавчина, – сказал юноша, не разгибаясь.
– Это не ржавчина, мальчик, это святая кровь.
– И не кровь.
Даже не оглянувшись на Карла, Рене быстро протянул руку и коснулся пальцем наконечника.
– Что ты делаешь?! – подскочил герцог.
– Смотрите, Карл, – юноша поднял ладонь, демонстрируя бурый след, оставшийся на пальце. – Это не святая кровь! Святая кровь таких следов бы не оставила!.. Я достаточно долго учился алхимии, чтобы разбираться – это либо ржавчина, либо нанесённая позже медная киноварь!..
– Да как ты посмел!!! Это подлинное копьё!.. Мальчишка!
– Я и не пытаюсь оспорить подлинность.
Молодой человек выпрямился, обтёр испачканную руку другой и чему-то радостно улыбнулся.
– Не так давно мне сказали, что Иисус на кресте не умер, а заснул. Он просто выпустил душу, потому что умел это делать сам, без помощи тех посвящённых, присутствия которых требовал тайный обряд, или ему хватило только присутствия двух самых близких ему женщин. Но копьё убить тело, в котором уже не томилась душа, не могло! Я был достаточно внимателен, когда изучал устройство человеческих органов, и знаю – сердце без души не бьётся, а кровь в жилах замирает…