Жанна д’Арк. «Кто любит меня, за мной!»
Шрифт:
Это означало штурм. Для Жанны дело привычное, а каково герцогу, который был великолепным тактиком на карте, прекрасным наездником, ни разу не ходившим на штурм крепостей. Дева потребовала, чтобы он спешился и пошел, нет, даже побежал(!) вместе с ней в первых рядах штурмующих! Скажи это кто-то другой, герцог даже ответом не удостоил, но перед ним стояла девушка, которая сама уже ходила в атаку, и ее блестящие насмешливые глаза не позволяли герцогу отказаться! Пришлось спешиваться.
Однако когда Жанна подняла свое знамя и раздался восторженный крик штурмующих, бедолага почувствовал, что ноги ни за что не вынесут его не
– Вперед, милый герцог, пора!
Она кричала «Вперед!», а ему хотелось назад. Несколько неувереных шагов мало приблизили обычно самоуверенного кузена дофина к крепостной стене. Жанна попробовала подбодрить еще раз, она постаралась придать своему голосу самое беззаботное звучание:
– С вами ничего не случится, вы забыли, что я обещала вашей супруге вернуть вас целым и невредимым? Нужно только в это верить!
Легко сказать верить, а если от свиста стрел, криков раненых и понимания, что следующим можешь оказаться ты сам, подгибаются колени? Если внутри все дрожит и сопротивляется необходимости выйти на открытое место и стать мишенью? Жанна поняла, что он будет только обузой, и закричала:
– Милый герцог, удалитесь, не ждите, чтобы вас ранило, не рискуйте своей жизнью!
Он получил индульгенцию, слова Девы позволили герцогу унести ноги подальше от страшных стен, летящих снарядов и осадных лестниц, Алансонский поспешил выполнить эту просьбу.
А Жанне было уже не до него, штурм начался, и она не привыкла командовать издали, напротив, одной из первых Дева оказалась вблизи стены. Тут сверху стали кричать, что граф Сеффолк согласен принять условия, предложенные Девой. Штурмующие оглянулись на Жанну: что скажет? Та замотала головой:
– Поздно! Я принимаю капитуляцию только до начала штурма!
Теперь то, что бросали сверху, прежде всего летело в Жанну. Один из довольно крупных камней попал в голову и сбросил девушку с лестницы. Видевший это со стороны герцог невольно закрыл глаза. И она хотела, чтобы он тоже вот так карабкался и получал камнями по голове?! Герцог беспокоился о себе, а штурмующие о своей Деве: неужели убита?! Если бы с Жанной что-то случилось, то крепость разнесли бы по камешку, а годонов в ней на кусочки. Жанна упала, но шлем смягчил удар, и она быстро поднялась. Снова зазвучал голосок Девы:
– Вперед! Кто любит меня, за мной!
У английского гарнизона Жаржо не осталось шансов. Сам граф Сеффолк попал в плен, как и его брат.
А вот герцог Алансонский теперь поглядывал на Деву с некоторым раздражением, ему казалось, что Жанна в любой момент может припомнить его испуг на поле боя и обвинить в трусости. Девушка и забыла об этом случае, а герцог все переживал, хотя должен бы восхищаться отвагой молоденькой девушки, бесстрашно поднимавшейся на штурм первой, когда умудренные боевым опытом солдаты пасовали. Но человек с большей охотой вспоминает собственную смелость, чем хвалит чужую, и с еще большей неохотой признает чужую, если сам при этом смелым не оказался. Герцог всячески избегал саму возможность оказаться рядом с Девой во время штурма, чтобы не пришлось еще раз удирать с поля боя на негнущихся ногах всем на смех, но Жанна и не настаивала.
Тем более штурмовать больше ничего не пришлось. Следующий город – Божанси – сдался без боя, причем не стал затягивать, боясь рассердить Деву и вызвать штурм безо всяких переговоров. Как оказалось потом, годоны в Божанси поторопились, едва они покинули город, как к Луаре подошел столь ожидаемый Фастольф со своим войском.
С Толботом и Фастольфом встретились у Патэ.
Об этом сражении солдаты говорили, что оно выиграно одним только именем Девы. Действительно, так сложилось, что сама Жанна при Патэ в бой не вступила, однако годонов деморализовало понимание, что с французами их Дева.
Но перед сражением годоны так не думали. Их армия растянулась вдоль Луары, от Божанси до Жанвиля. Возглавляли войско широко известные и очень опытные Толбот и Джон Фастольф, доставивший столько огорчений французам у Орлеана в «день селедок». Французская армия подтягивалась постепенно, впереди шли примерно две тысячи солдат, но в резерве оставалось еще около десяти. Было решено дать сражение, несмотря на столь серьезное противостояние. С Девой полутора тысячам французов было не страшно против пяти тысяч закаленных боями годонов. Ну и что, что с ними Толбот и сам Фастольф?! Зато у них Дева!
Кажется, это чувствовали и сами годоны. Больше всего англичане жалели, что тогда, на мосту между Сен-Антуаном и Турелью, не выпустили пяток стрел, чтобы навсегда лишить Францию этой ведьмы, из-за которой у доблестных англичан уже которую неделю все шло прахом. Конечно, чем, как не ведьминскими стараниями, можно объяснить захват Турели или сдачу Божанси? Ее не брали ни стрелы, ни снаряды, она смело бросалась в атаку со своим знаменем, и это знамя тоже не могли ни сбить, ни захватить! Толботу не хотелось признаваться, но теперь одно появление на поле боя тоненькой фигуры в белых латах со знаменем вместо меча деморализовало его солдат куда больше, чем вид закованных в латы сотен рыцарей.
Но Толбот не собирался подчиняться этой дьявольской воле, в то, что Дева дана французам самим Господом, он, конечно, не верил. Расположив войско на большой поляне вблизи Патэ, полководец приказал срочно окапываться, чтобы встретить французов так же, как сделал это когда-то под Орлеаном в «день селедок». Но на сей раз Дюнуа, де Буссак и Потон Ксентрайль не дали себя обмануть, их разведка вовремя донесла, что годоны окапываются. Нападение было стремительным, врыть заградительные копья для защиты от коней годоны просто не успели, их смяли налетевшие, как ураган, всадники французов. Толбот попал в плен, а знаменитый, неукротимый Фастольф развернул коня и… удрал вместе со своим окружением, бросив войско на произвол судьбы!
Завидев бегство своих военачальников, годоны со всех ног кинулись кто куда. Оставалось только догонять и брать в плен. Или убивать, если все же сопротивлялись. Ла Гир, припомнив «день селедок», отвел душу, его ругань пугала годонов не меньше меча. Капитан убил бы Фастольфа, если бы догнал, но прославленный военачальник удирал слишком быстро…
Жанне участвовать в бою не пришлось, во-первых, все произошло так быстро, что не успели опомниться не только годоны, но, похоже, и сами французы. Во-вторых, теперь рядом был не Жиль, громивший годонов вместе с остальными, а прекрасный герцог, которому совсем не хотелось ни размахивать мечом самому, ни подвергать опасности Деву, которая пока была нужна.