Жаркие горы
Шрифт:
В начисто промытом холодном небе вспыхнули льдинки вечных звезд.
Солдаты оживились, задвигались.
— Вот зараза! — сказал Дима Лапин. — Словно душман прошел.
Темнота растворялась медленно, будто неохотно.
Туман отяжелел, отмок, и ему не удавалось зацепиться за кручи. Он лениво, как бы помимо своего желания, сползал вниз, постепенно теряя высоту. Темное колышущееся варево уходило в глубины ущелий, обнажая колючке черные ножи одиночных скал, мрачные складки гребней, извилистые тени провалов.
Скалы,
За острыми зубьями хребтов появилось легкое серебристое сияние. Сперва оно только подсвечивало пики, оттеняя мрачную остроконечность от синевы неба, потом синева разлилась прозрачностью, и мир словно раздвинулся, стал шире, просторнее. Заблестели призрачным хрусталем ледники. Явственнее обозначились глубокие тени ущелий.
Вставало улыбчивое солнце.
Наскоро перекусив, разведгруппа двинулась в путь.
Во второй половине дня случилось непредвиденное. Неожиданно соскользнул с тропы и упал Паршин. Кулматов подал ему руку, пытаясь поднять. И сразу заметил, как побледнело в жутком страхе лицо товарища. Он помог Паршину сесть.
— Что с тобой? — спросил встревоженно.
— Нога… — ответил солдат, морщась от боли.
Кулматов помог ему разуться. Открылась белая, подопревшая ступня. Голеностоп вздулся огромной опухолью.
— Это не сейчас, — сразу определил Кулматов.
— Да, — сказал Паршин. — Наверное, минут сорок назад.
— Как же ты шел?
— Да так, сам не знаю. Шел, и все. Только больше не могу. Ни шагу. Скорее, околею.
Кулматов достал индивидуальный пакет. Сунул Паршину:
— Бинтуй. Очень туго. Очень!
Наложив повязку, постанывая и ворча, солдат с трудом обулся.
— Вставай. Опирайся на меня, — предложил Кулматов.
Паршин встал. Держась за плечо товарища, сделал несколько шагов и вдруг, словно сломавшись, подогнул ноги, рухнул на колени.
Сквозь спекшиеся, кровоточащие губы выдавил:
— Бросьте меня, ребята, к едрене фене. Всё! Спекся.
Кулматов сдвинул брови.
— Встать! — сказал он сурово. — А ну встать!
Невольно повинуясь рефлексу, воспитанному службой, солдат поднялся и выпрямился. Лицо его казалось вылепленным из некрашеного алебастра. На щеках рыжел негустой юношеский пушок.
— Рядовой Паршин, — произнес Кулматов уже мягче, — нам приказано дойти до Дарбара. Ты помнишь? Стоять на месте приказа не было. Людей оставлять мы не можем. И ты пойдешь. Даже если ноги не будет. А у тебя нога целая. Пошли! — Он полуобнял товарища, подхватив его рукой. — Пошли, нам твой автомат тоже нужен.
Качнувшись, Паршин сделал неуверенный шаг.
Так они и двигались рядом — двое на трех ногах. Шли, не очень-то веря, что дойдут.
К седловине перевала — крайней точке маршрута по хребту — группа пришла, вымотанная до крайности. Лица у ребят посерели. Все осунулись до неузнаваемости. Под глазами обозначились синие тени. Носы заострились. В глазах блуждало безразличие.
— Час отдыхаем, — сказал Кулматов и стал распределять, кому где занять позицию. Отдых отдыхом, но быть готовыми к неожиданностям вынуждала обстановка. — Дремать по пятнадцать минут, — разрешил он.
— По полчаса, — пытался утвердить свой распорядок Коля Кузин.
— По пятнадцать, — твердо повторил Кулматов.
— Почему? — не унимался Кузин.
— Ты отдохнешь полчаса, а другие не дождутся, если душман пойдет.
Достали фляги. Пополоскали рты. Драгоценную влагу никто не выплевывал. Настроение у всех по нулям.
Паршин вымотался до изнеможения. Это определялось с первого взгляда.
То вытягивая, то подбирая поврежденную ногу, которой не находил удобного места, он морщился от нестерпимой боли и глухо стонал. Ему все время хотелось завыть от отчаяния, и он завыл бы, если б не товарищи. Их присутствие помогало сдерживаться. Он стонал, а иногда скулил, произнося сквозь зубы слова, которым в школе не учат.
Кулматов не знал, как быть. Он понимал — бой будет свирепый. Душманы пойдут на удар, это точно. Не могут не пойти. Для них открытый перевал — единственный шанс. И ради этого бандгруппа будет драться отчаянно.
Паршин заметил колебания ефрейтора. Сказал, едва шевеля языком:
— На ме-ня… не гля-ди. Назна-чай… ме-сто. Бу-ду дер-жать…
— Ты лежи, лежи, — сказал рядовой Мальчиков с сочувствием. — Мы и без тебя перебьемся.
— У ме-ня авто-мат и ру-ки, — озлился вдруг Паршин. — Пока-жи мес-то, еф-рей-тор! Ну!
Пока люди отдыхали, Кулматов осмотрел всю зону седловины. Выбрал позицию так, чтобы держать круговую оборону. Духи могли появиться с обеих сторон перевала. Их надо было сдержать, не давая возможности пересечь гребень перегиба.
Осматривая скалы, Кулматов обнаружил пещеру. На четвереньках он пролез внутрь. Узкая горловина тянулась метра два, а за ней открывалась огромная каверна. Зажженная спичка не высвечивала высокого свода.
Через вход в грот пробивалась узкая полоска серого света. Приглядевшись, Кулматов увидел у стены большой штабель ящиков и мешков. По форме и длине понял: запас душманского оружия и боеприпасов.
— Ребята! — крикнул он. — Оружие!
Крик эхом отозвался и замер в темной глубине подземного лабиринта.
— Не трогай! — предупредил снаружи Ясное. — Могут быть мины!
В эти минуты Кулматов испытывал тягостное чувство ответственности, которую не мог разделить ни с кем. Прошли сутки, а им так и не удалось связаться с ротой. Барахлила ли рация или связи мешали скалы, отделявшие ущелье от перевала, они не знали. Принимать решение на бой предстояло вслепую. О силах врага, о месте его расположения им ничего не было известно.