Жаркие ночи в Майами
Шрифт:
Кристе не понравилось, как Лайза сказала: «Звучит очень романтично». Внутренняя антенна Кристы восприняла ее интонацию. Отель «Кардозо», где Лайза переодевалась, стоит над самым пляжем. О нет! Не может быть! Дрожь волнения пробежала по телу Кристы. Будь оно все проклято! Как могла она целовать Роба и позволить ему целовать ее? Она ведь достаточно опытная женщина, чтобы не допускать таких ошибок. Она не испытывает к нему ничего, похожего на любовь. Она любит Питера Стайна, который сейчас мчится сюда. И тем не менее она была так польщена, а он выглядел таким милым… и… Криста попыталась отогнать от себя эти мысли и забыть про свою ошибку, но из этого ничего не получалось. То, что произошло, жило не только
Опять загудел ее сотовый телефон.
— Смотри на дверь, — прозвучал голос Мэри Уитни.
Криста подчинилась и увидела, как в зал входит сама миллиардерша, прижимая к уху телефонный аппарат. Мэри склонилась над столиком, озорно улыбаясь. Ее сопровождали Абдул и Мона. Мэри огляделась, нащупала пульс компании и нашла его очень слабым.
— В чем дело? — пророкотала она. — Я нашла Азиза и его подружку, которые крались вдоль Коллинс-стрит, как беженцы, чудом спасшиеся от неприятеля. А теперь вот вы — выглядите так, будто ваш богатый родственник выжил после тяжелой операции. Судя по всему, я несколько запоздала. Что это за ресторан? И что это за юные испанцы? Платные партнеры для танцев? По-моему, вы должны мне все разъяснить.
Она взбодрила их, словно вытащив всех из болота за волосы. Ее энергия прямо-таки заражала.
— Нам нужно переменить место, — поставила Мэри диагноз решительным тоном. — Совершенно ясно, что слишком близкое знакомство порождает отвращение. Поехали. Кто будет выступать в роли индейца-проводника? Куда мы едем?
Ее смеющиеся глаза излучали презрение очень богатой женщины к простым смертным.
— Мы собирались закончить вечер в «Варшаве», — сказала Лайза.
— Закончить? Как так закончить? — завопила Мэри Макгрегор Уитни. — Глупости! Эта гребаная ночь только начинается!
32
В мире Джонни Росетти ночь не предназначалась для сна. Поэтому Джонни сидел за круглым столиком в «О-баре», откуда можно было видеть первые ступеньки лестницы. Он приложился к большому бокалу коньяка так, словно это был колодец с водой посреди пустыни безнадежности. Сисси, сидевшая рядом с ним, нервничала.
— Ты в порядке, Джонни? — попыталась она расшевелить его.
Джонни не ответил. Вместо этого протянул руку и принялся играть с ее ногой. Это вовсе не было приятно. Его движения граничили с жестокостью: его рука грубо мяла ее бедро, словно он пробовал на мягкость мясо в европейской мясной лавке. Сисси хотелось отбросить его руку, но она не смела. Щупая ее, Джонни даже не смотрел в ее сторону. Он демонстрировал любому, кто смотрит на них, что эта девушка принадлежит ему и что она ему совершенно безразлична. Он показывал, что она просто красивая игрушка, предназначенная для его развлечения.
— Джонни! — взмолилась Сисси.
Он не остановился, а еще сильнее стал тискать и щипать ее ногу. Девушке действительно было больно: он с силой вонзал свои ногти в мускулы ее ноги.
— Ой! — вырвалось у Сисси.
— Тебе на самом деле интересно, в порядке ли я? — прорычал Джонни, а пальцы его все глубже впивались в ее бедро.
— Пожалуйста, Джонни, не надо! Мне больно!
— Да, — согласился он, наконец отпуская ее.
Его мрачное настроение было всеобъемлющим. Джонни хотел бы покрыть слоем своего раздражения все вокруг, как поле навозом. Разве эти шлюхи не для этого существуют? Сисси великолепная девка, но она всего-навсего модель, которая работает на него и нуждается
Кроме того, она напоминала ему Кристу и Лайзу, когда они только начинали, во всяком случае Лайзу, и потому причинять боль Сисси доставляло ему удовольствие. Джонни обернулся и посмотрел на нее. Ее личико эльфа выглядело несчастным, в больших глазах стояли слезы. При виде ее слабости его лицо перекосилось от отвращения. Конечно, она ненавидит его. Все они ненавидят его. Но она лучше всякого клея приклеена к нему своими амбициями и тщеславием.
— Ты гребаная идиотка, — прорычал он.
— Я не идиотка.
Слезы выступили на глазах Сисси. Она говорила правду. Она не была идиоткой. Ее приняли в Калифорнийский университет, а ее отец был учителем. При мысли о нем слезы потекли по щекам Сисси. Почему она бросила свою семью, наплевала на все хорошее, чему ее учили родители, и сменила достойную жизнь на сделку с дьяволом в этом городе греха? Сисси сама не могла понять этого. Она знала, что деньги — это еще не все, что слава — просто злая шутка, и подонок всегда останется подонком, как бы он ни был богат и могуществен. Где-то на этом пути она пристрастилась к успеху, как к наркотику, и это пристрастие стоило ей ее души. Откуда в ней это? Не от отца, который учил в школе с любовью и любви и который никогда не жаждал богатства. Не от матери, которой никогда и ничего не надо было, кроме того, чтобы все в семье были здоровы и счастливы. Нет, ее тщеславие — порок, которым она обязана лишь себе самой. Так что теперь она красуется на обложках «Элли» и «Аллюр» и продала свое прекрасное тело этому куску дерьма, который протолкнул ее на эти обложки, и мир в своей так называемой «мудрости» завидует ее красоте, ее банковскому счету и «свободе», которую она завоевала.
— Чтобы быть со мной, ты должна быть идиоткой, — ухмыльнулся Джонни, слегка приободренный ее слезами и тем, что она посмела ответить ему, а не просто молча страдала.
— Ты так сильно ненавидишь себя?
Сисси сама не могла понять, откуда у нее взялось мужество задать ему этот вопрос. Из воспоминаний о своей семье, вот откуда!
— Ха! — воскликнул Джонни, пораженный таким бунтом. Его девкам не разрешалось говорить подобные вещи. Когда же они позволяли себе нечто подобное, он их наказывал. А если они не соглашались на наказание, он просто-напросто выгонял их, и на этом их карьера заканчивалась. Это было самое жестокое наказание для рвущихся наверх фотомоделей, которых он выбирал себе в качестве «своих» девушек.
— Я не имел в виду, что быть со мной — это идиотство, потому что я ненавижу себя, дорогая, — прошептал он. — Я хотел сказать, что с твоей стороны идиотство быть со мной, потому что я ненавижу тебя.
Сисси почувствовала, как мурашки побежали у нее по спине, когда она услышала эти слова. Внутри у нее все опустилось. Никогда раньше Джонни не говорил таких слов. Он ненавидитее? Этот мужчина, который сотни раз, сотни дней использовал ее тело. Она с холодной ясностью увидела себя такой, какая она есть. Она живет и спит с мужчиной, который испытывает к ней отвращение. Взамен он дает ей те вещи, какие она хочет иметь. Она потаскуха — более гнусная, более жалкая проститутка, чем уличные шлюхи, которые торгуют собой при свете фонарей в самых бедных кварталах города. Сисси почувствовала тошноту. Она уйдет. Уйдет отсюда немедленно. Завтра же улетит домой и сменит «блестящую» жизнь девушки, чье лицо смотрит с обложек журналов, на жизнь женщины, которая может с гордостью смотреть на себя в зеркало. Сисси была уверена: это самое правильное, что она может сделать. Но знала она и то, что не в силах это осуществить.