Жаркий Август. Книга Первая
Шрифт:
– Это… – начала было она, но была бесцеремонно перебита белобрысой:
– С днем рождения, Чу! – та сделала шаг вперед и крепко, с чувством поцеловала в щеку, специально оставив на ней яркий, размазанный след от губной помады.
Чу? Это что имя такое? Или сокращение от чудовища? Чудища? Чучундры Болотной? Внутри все свело, и не было сил поверить в происходящее.
– Ты ей все-таки кота купила? – недовольно поинтересовался один из парней, при этом Чучело весьма выразительно вздрогнуло.
Кота? Она считает, что только что ей подарили кота? Не просто дура, а идиотка беспросветная! Неужели не видит, что белобрысая
В памяти всплыла фраза блондинки "Барсик, значил? Парень, похоже это судьба!". Это что выходит, она его выбрала только из-за имени?! Это шутка такая? Подари чудовищу котенка?
Какие же они все твари! Парень стиснул зубы так, что на скулах заходили желваки. Зажравшиеся, распущенные твари!
– Теперь твоя очередь, – белобрысая повернулась к нему и, сохраняя улыбку на губах, одарила таким взглядом, что волосы на загривке зашевелились. И рад бы ослушаться, послать всех к чертям собачьим и убежать, да проклятый зонд, отреагировав на его состояние, и шага не даст сделать. У него правила строгие: не навреди вольному, не сбеги.
Как же хотелось в этот момент свернуть ей шею! В ответ на кровожадные мысли тот час поднялась волна боли. Чуть не завыв от безысходности и мечтая оказать где угодно, но только не здесь, Тимур через силу сделал шаг вперед и молча, протянул хозяйке коробочку. Та подозрительно уставилась на его руку, дрожащую, сведенную от напряжения, а потом забрала подарок.
Мрачно покосилась в его сторону и начала открывать. Долгую минуту, за которую, казалось, вся душа обратилась в пепел, она смотрела внутрь коробочки, а потом достала браслет, заставив его дернуться.
– И что мне делать с этими часами? – сиплым, неприятным голосом поинтересовалась Чучундра.
Часы? Мать твою, да ты мою жизнь в руках держишь! Часы!
Уже не скрывая своей ненависти, Тимур уставился на нее, но она ничего не замечала, продолжая с недоумение рассматривать браслет. Зато его взгляд перехватила блондинка и, расплывшись в предвкушающей улыбке, мягко произнесла:
– Тут все просто, сейчас я тебе помогу. Видишь первую кнопочку, серую? нажимай.
Не смей! Не трогай эти чертовы кнопки!
Его мысленных посылов никто не услышал. Эта идиотка, недолго думая, ткнула своим корявым пальцем на указанную кнопку. В тот же миг, по спине пробежал чувствительный разряд тока. Ноги сами подкосились, и он тяжело рухнул на колени, уперевшись головой в гладкий пол.
Тварь! Проиграться захотелось? Посмотреть что будет? Как же он ненавидел их всех в этот момент, до дрожи, до боли в груди, до яростного крика, и уже не мог остановить злые бессильные слезы, брызнувшие из глаз, мечтая только о том, чтобы все это наконец закончилось.
Что там происходило дальше, он не слышал и не воспринимал, будто провалившись в глубокую темную яму, из которой уже не выбраться. Похоже, блондинка ушла, вильнув напоследок красным задом, потом все остальные начали галдеть, как стая бакланов, а затем все дружно покинули дом, и его слух выделил только одно слово "клуб".
Ублюдки!
Перед ними живой человек на коленях корячится, а они в клуб собрались! И ни одна сволочь не подумала о том, чтобы разрешить подняться. А зачем? Они же вольные, хозяева жизни, а он всего лишь раб. Для них ничего не стоит купить и подарить живого человека, поставить на колени, показывая его ничтожность, а потом с чистым сердцем отправиться развлекаться.
Как только компания покинула дом, свет в гостиной автоматически погас. Час от часу не легче. Тимур попробовал разогнуться, но не тут-то было. Приказ, отданный маленькой серой кнопочкой, намертво сковал мышцы. Все что он мог себе позволить, так это немного приподняться на руках, и больше ничего. Ни встать, ни лечь, даже на бок завалиться нельзя.
Парень с досадой подумал, что через полчаса ноги и спина начнут затекать из-за неудобного положения, через час он перестанет их чувствовать, а к утру вообще не сможет разогнуться.
– Вот с*ки, – вслух, громко выругался он, имея ввиду и белобрысую, и всю эту компанию и его новое наказание – Чучундру.
Внутри все бурлило и клокотало от одной мысли о новой хозяйке. Его продавали часто и много, и на тяжелые физические работы и в качестве домашнего песика. Но вот чтобы оказаться в таком плачевном состоянии – это впервые. Еще ни разу его не кидали на колени в первые пять минут, и не уходили развлекаться, бросив посреди комнаты.
Он приподнялся на руках, пытаясь хоть немного ослабить напряжение в спине и осмотреться. Кругом потемки, лишь тусклый лунный свет пробивается сквозь легкие шторы.
Вон она свобода, за дверью. Казалось бы, встань, сделай пять шагов и все закончится. Покинуть эту чертову планету, вернуться домой, начать новую жизнь, забыв об этих трех годах, как о страшном сне.
Мечты. Нелепые, бередящие душу, заставляющие задыхаться от беспомощности и мыслей: «Как же так? Неужели выхода нет, и это никогда не закончится?»
Тимур кое-как устроился поудобнее, приготовившись к долгой тяжелой ночи. Из клуба быстро не возвращаются. Он еще помнил, каково это, когда собираешься шумной компанией и идешь туда, где музыка, огни, горячительные напитки и распутные девушки. Их и искать не надо было, сами всегда кружились вокруг, откровенно предлагая себя. Оставалось только выбирать. Когда-то он был доволен своей внешностью, словно мартовский кот. Щелкни пальцами и перед тобой уже десяток цыпочек томно выгибаются, призывно сверкая глазками. И можно кружить им голову, без каких-либо обещаний или обязательств.
На Ви Эйре ничего особо и не поменялось. Стоило только какой-нибудь дамочке его получше рассмотреть, как она вцеплялась в него своими когтями. Вот только теперь не было ни выбора, ни желания. Хочешь, не хочешь, а давай, а то еще хуже будет.
Первый хозяин, у которого он оказался, предпочел от него поскорее избавиться. Тогда Тимур еще не верил в происходящее, не верил, что вот так нелепо попался, не верил, что это все серьезно, что его никто не собирается отпускать. Он буянил, пытаясь доказать, что попал в это ад по ошибке, что его здесь вообще быть не должно. Приходил в бессильную ярость оттого, что не может сказать кто он и откуда, что вместо нужных слов из горла вырываются лишь хрипы. Не понимал, как они могут не видеть, что он вольный. Но по документам было все чисто, он сам видел это, своими глазами. Потомственный раб с дурным характером, вот что было там написано. А рабов за непослушание называют. И его наказывали не раз, жестоко, хладнокровно, словно и не человеком он был, а всего лишь бесправной вещью. Это было страшное время, бьющее по самолюбию, ломающее внутренний мир и устои, разрушающее все, во что верил.