Жатва
Шрифт:
— И это у вас называется красота?
Или:
— Да я б своему псу не дал такую трахнуть.
Яков снова взялся за ферзя и сшиб им слона Кубичева, стоявшего на четвертой клетке.
— Я походил.
Кубичев взглянул на доску и язвительно усмехнулся.
— Ну сколько можно наступать на одни и те же грабли? Зачем ты так рано ходишь ферзем?
Отбросив журнал, механик потянулся к своей пешке. Тогда-то Яков и заметил женское лицо на журнальной странице. Светлые волосы. Один локон повторяет изгиб щеки. Грустноватая улыбка. И глаза, смотрящие не на тебя, а сквозь тебя.
— Это моя мама, —
— Что?
— Это она. Моя мама!
Яков рванулся к журналу, повалив ящик, служивший им столом. Доска опрокинулась. Кони, слоны и пешки разлетелись в разные стороны.
— Да что с тобой сегодня, парень? — спросил Кубичев, выхватывая журнал.
— Отдайте! — кричал Яков.
Он отчаянно вцепился в руку механика, требуя отдать ему материнское фото.
— Отдайте!
— Парень, ты совсем спятил! Это же не твоя мать!
— Моя! Я помню ее лицо! Она совсем как на этой картинке!
— Хватит мне руку царапать! Слышишь?
— Отдайте журнал!
— Хорошо. Теперь послушай, что я скажу и покажу. И мозги включить не забудь. Сейчас ты убедишься, что это вовсе не твоя мать.
Кубичев поправил ящик. Потом разложил журнал.
— Теперь видишь?
Яков смотрел на лицо с глянцевой страницы. Точно такое же он видел во сне. И наклон головы. И ямочки в уголках рта. Даже ее волосы были освещены с той же стороны, как в его сне.
— Это она. Я видел ее лицо.
— Так ее лицо все видели. — Кубичев ткнул пальцем в иностранную надпись под снимком. — Здесь написано: Мишель Пфайффер. Она актриса. Американская. У нее даже имя нерусское.
— Но я ее знаю! Я видел ее во сне!
Кубичев засмеялся:
— И ты, и любой озабоченный подросток. — Он сощурился, оглядывая разбросанные по полу фигуры. — Смотри, какой ты мне бардак устроил. Хорошо, если все пешки отыщутся. Ты фигуры разбросал, тебе их и собирать.
Яков не шевельнулся. Он смотрел на светловолосую женщину и вспоминал, как она ему улыбалась во сне.
Поняв, что мальчишка за фигурами не полезет, Кубичев выругался вполголоса и полез сам. Он ползал на четвереньках, вытаскивая шахматы из-под агрегатов своего дизельного хозяйства.
— Думаю, ты просто где-то видел ее лицо. Может, по телевизору. Или в журнале. А потом забыл. Вот она тебе и приснилась.
Кубичев вернул на доску ферзя и двух слонов, затем плюхнулся на стул. Его лицо раскраснелось, а бочкообразная грудь тяжело вздымалась.
— Знаешь, парень, мозг — загадочная штучка. — Механик постучал себе по макушке. — Особенно по части снов. Так перемешает реальность с выдумкой, что уже сам не знаешь где что. Мне тоже разные сны снятся. Например, сижу я за столом, а там — любая жратва, какую только душа пожелает. А потом просыпаюсь — и я по-прежнему на этом дерьмовом корабле.
Кубичев потянулся к журналу, вырвал страницу с Мишель Пфайффер и протянул Якову:
— Держи. Забирай.
Яков взял страницу, не сказав ни слова. Он лишь сжимал глянцевый лист и смотрел на красивое женское лицо.
— Нравится считать ее своей мамкой — валяй, никто не запрещает. Пацаны устраивают штучки и похуже. А теперь собери остальные фигуры… Эй! Яшка! Ты куда намылился?
Сжимая глянцевый журнальный лист, Яков опрометью бросился вон из дизельного ада.
На палубе он встал у перил, подставив лицо ветру. Ветер трепал лист, норовя смять. На женских губах, раскрытых в полуулыбке, появился излом.
Яков впился зубами в уголок листа и порвал журнальную страницу надвое. Этого было недостаточно. Совсем недостаточно. Мальчишка тяжело дышал. Где-то близко были слезы, но он не плакал. Яков молча снова и снова рвал журнальную страницу на все более мелкие куски. Он был похож на зверя, зубами разрывающего добычу. Ветер подхватывал бумажки и уносил в океан.
От большой страницы остался последний кусочек. Глаз. Ветер и пальцы Якова создали под глазом вмятину в форме звездочки. Она блестела на солнце, похожая на слезинку.
Яков выбросил и этот кусочек. Ветер тут же подхватил бумажку, и вскоре она исчезла в океанских волнах.
15
Он прикинул ее возраст. Где-то под пятьдесят. У нее было худощавое, высохшее лицо женщины, чей гормональный фон давным-давно успокоился, блеск молодости погас. По мнению Бернарда Кацки, это обстоятельство еще не лишало женщину привлекательности. Сексуальность — это не только сияние кожи и волос, но и острота языка, глубина глаз. Кацка встречал немало семидесятилетних женщин, которых никак не назовешь скучными, бесцветными старухами. К их числу относилась и его тетка Маргарет, остававшаяся старой девой. После смерти Энни они очень сблизились. Он с нетерпением ждал еженедельной встречи с Маргарет и их разговоров за чашкой кофе. Вероятно, это очень удивило бы его молодого коллегу Лундквиста. Тот придерживался традиционно мужских взглядов и считал: менопауза — финишная черта женщин, и те из них, кто ее пересек, не заслуживают его внимания. Мужчинам незачем тратить энергию и сперму на женщину, вышедшую из репродуктивного возраста. Неудивительно, что Лундквист обрадовался намерению Кацки побеседовать с Брендой Хейни. Он считал умение разговаривать с климактерическими и постклимактерическими дамами особым даром своего старшего коллеги. Во всем убойном отделе только Кацка обладал терпением и способностью их выслушивать.
Именно этим Кацка и занимался, вот уже пятнадцать минут смиренно внимая нелепым и чудовищным обвинениям, которые выдвигала Бренда Хейни. Следовать за ходом ее рассуждений было занятием нелегким. Женщина смешивала мистику с реальностью, ухитряясь в одной фразе собрать небесные послания и шприцы с морфином. Будь сама Бренда симпатичнее и добрее, Кацка даже подивился бы полету ее фантазии и парадоксальным суждениям. Увы, от голубых глаз Хейни не веяло теплом. Женщина была рассержена, а рассерженные люди не бывают привлекательными.
— Я об этом уже говорила в клинике. Обратилась прямо к мистеру Парру, их президенту. Он мне пообещал провести расследование, но прошло уже пять дней, и никаких результатов. Я звоню туда каждый день, и каждый день его секретарша мне говорит: «Расследование продолжается». Но сегодня я решила, что с меня хватит, и обратилась в полицию. Даже у вас от меня пытались отмахнуться. Направили к долговязому молодому парню. Какой мне смысл говорить с ним? Я верю в непосредственное обращение к высшим силам. Я постоянно обращаюсь к ним. Каждое утро, когда молюсь. А в данном случае высшая сила — это вы.