Жажду утоли огнем (Сборник)
Шрифт:
…Ночь показалась мне просто-таки рекордно короткой. Не успела я заснуть, как прозвенел будильник, намекая, что пора вставать. Я даже удивилась такому странному явлению. Последнее время мне, наоборот, заснуть удавалось далеко не сразу, и ночь обычно тянулась, словно не август на улице, а, как минимум, декабрь.
Как я ни старалась появиться в управлении первой, пришла только третьей. Кавээн с Григорием Абрамовичем были уже на месте, не хватало лишь Игорька, но мы все уже знали: когда Игорек попадает в гости к маме, он всегда опаздывает минимум на час… Жалеет она его, будильник всегда переводит, чтобы сынок получше выспался.
За тот час, пока не было Игоря, я успела кучу дел переделать… Достала в горздравотделе список сотрудников второго родильного дома. Их оказалось больше сотни… Выяснила, куда перевезли документацию на рожениц из взорванного роддома, и раздобыла себе ксерокопии списков рожениц, поступивших за последние десять дней, предшествовавших взрыву… Их тоже получилось больше сотни… Несколько минут размышляла, не поехать ли мне на мехмат и не раздобыть еще и список сотрудников факультета… Но потом отказалась от этой мысли – единственно потому, что не захотела портить настроение Игорьку.
Он же непременно сочтет, что я сделала это специально, чтобы навредить ему в глазах Грэга. К своему рейтингу в группе Игорек относится очень болезненно… Ему всегда хотелось быть первым. Может быть, именно поэтому он оказывался чаще всего вторым или даже третьим? Похоже, Игорек плохо усвоил одно из правил неписаного Кодекса спасателей, которое гласит: «Не старайся доказать, что ты работаешь лучше всех. Просто помни об этом».
Вместо того чтобы перебегать Игорю дорогу, я поехала навестить Ларису, посмотреть, все ли с ней в порядке. Хоть Григорий Абрамович и сказал, что его ночью никто по этому вопросу не беспокоил, я все же хотела убедиться сама, что мне тоже пока нечего беспокоиться… Возможно, была у меня и другая причина туда съездить, но я не хотела в этом признаваться даже самой себе…
– Проходи, – сказал мне Сергей, открыв дверь на мой звонок. – Она тебя ждет.
– Подожди, Сережа, – неожиданно для самой себя сказала я, задержав его в коридоре. – Я хочу тебя рассмотреть…
Вероятно, он внутренне напрягся, но я не в состоянии была это заметить и понять. Я видела перед собой его лицо, которое я так когда-то любила и целовала… Его глаза, его взгляд, который часто растворял мою волю как воск и подчинял себе, заставлял делать все, что он захочет. И мне нравилось ему подчиняться…
Нравилось чувствовать себя его рабыней, его вещью… Я забывала о себе совершенно, я воспринимала себя как бы со стороны, вернее, не со стороны, а его глазами… Я была той, которая приносит ему удовольствие, и это очень сильно меня возбуждало…
Но проходили какие-то мгновения, что-то менялось то ли в его взгляде, то ли во мне самой, и хрупкий мир радости и наслаждения рушился у меня на глазах… Я боялась этих минут. Во мне начинало подниматься раздражение из-за его власти надо мной, и власть эта тут же кончалась. Я оказывалась свободна и неприступна. Я начинала смеяться над ним, даже – унижать его… А он иногда соглашался на это, а иногда начинал резко сопротивляться, и все заканчивалось самым банальным скандалом… То он уходил, то я убегала, ходила по улицам, совершенно ни о чем не думая, с единственным желанием в душе – чтобы, когда я вернусь в свою квартиру, его там не было…
Сейчас я смотрела в его глаза, и мне до жути близкими показались те радостные и мучительные месяцы, что мы прожили с ним вместе… А что, может быть, попробовать вернуть все назад?..
Сергей усмехнулся. Понял ли он меня без слов, или я произнесла последнюю фразу вслух, не могу сказать… Если и произнесла, то не заметила этого. Но его усмешка вызвала во мне целую бурю ощущений. Я была возмущена до глубины души этой его усмешкой. Как он смеет смеяться над моим желанием! Это, в конце концов, мое желание, и я ему его не навязываю! Пусть живет с кем угодно – с кем хочет или не хочет, – это его дело… Но вот смеяться надо мной не нужно! Я была сильно зла на Сергея…
И все же сквозь эту злость пробивалось какое-то полузабытое воспоминание… Эта его усмешка, с которой он смотрел на меня, когда я лежала перед ним на кровати, смотрел несколько секунд, прежде чем ко мне склониться… Я просто сходила тогда с ума от этой его усмешки… И мне хотелось лишиться совсем собственной воли и стать послушной игрушкой в его руках, только приносить и приносить ему радость… И умирать от жгуче-сладкого чувства, которое меня в такие моменты охватывало…
Но сейчас это было слишком глубоко, сейчас я чуть не влепила ему пощечину за эту его усмешку… Еще бы секунду продолжала на него смотреть – точно влепила бы… Но я все же успела отвернуться и взять себя в руки… Я прекрасно помню, чем раньше заканчивались эти пощечины. Сергей поднимал меня на руки, забрасывал себе на плечо и нес в спальню. Я совершенно искренне колотила его по спине кулаками, дергала ногами, которые он крепко держал, пыталась даже выдирать его всегда коротко остриженные волосы… Но вся эта моя вспышка гнева длилась недолго. Он бросал меня на постель, сдергивал с меня одежду и… И усмехался…
Я почти бегом помчалась к Ларисе в комнату, чтобы не испытывать судьбу. Кто знает, чем все закончится, если я сейчас и вправду влеплю ему пощечину?.. Постелью или свернутой шеей? Кое-какие приемы спецобороны я все же неплохо помню и могу исполнить вполне эффективно, особенно, если меня разозлить, а ему это уже удалось…
Лариса принялась меня ругать… Я даже не поняла, что произошло. Я уже не чувствовала, что она относится ко мне, как к своей школьной подружке… Она говорила какие-то странные не только для взрослого слова, но и в устах восьмиклассницы они прозвучали бы нелепо… Я замерла, не зная, как реагировать.
Как я поняла чуть позже, это было самая лучшая реакция с моей стороны. Лариса строго меня отчитывала за какие-то детские шалости. У меня появилось четкое ощущение, что она считает себя то ли моей матерью, то ли старшей сестрой… Нет, пожалуй, не так. Она по-прежнему не считала себя взрослой женщиной. Но и на восьмиклассницу уже не была похожа… Судя по ее словам, по тому, как она строила фразы, ей можно было бы дать лет… наверное, шесть. В сочетании с ее огромным колышущимся животом это было просто какое-то жуткое зрелище!
Лариса вдруг потеряла ко мне всякий интерес, взяла на столе у Игорька фломастеры и начала рисовать в его же блокноте, который тоже лежал на столе… Это был типично детский рисунок… Гипертрофированные цветы, кукольные физиономии, которые были больше похожи на персонажей из фильма ужасов, какие-то животные, в которых с одинаковым успехом можно было узнать и кошек, и собак, и даже коров…
Я вдруг поняла, кем она меня теперь считает. По-прежнему – своей лучшей подружкой. Но на этот раз, в полном соответствии со своим воображаемым возрастом – куклой!