Жечь мосты и грабить корованы
Шрифт:
Зато Димка с Лялькиным Борисом как раз только что вошли во вкус. Они были бодры и веселы и без устали продолжали репетировать сочиненные ими во славу юбиляра малопристойные частушки.
«Какой все-таки красивый у Димки голос, — в очередной раз подумала я. — Ему бы с таким голосом в опере петь, честное слово. А он, дурак, мосты в Африке строит».
Как моя мама в свое время уговаривала его пойти учиться в консерваторию, как убеждала. А он ни в какую. Уперся, как баран.
— Мне, — говорит, — надо настоящей мужской профессией овладевать,
В общем-то по большому счету он, конечно же, был прав. Ведь он тогда еще совсем мальчишкой был, когда остался без родителей. Какие уж тут песни? И мы тогда заменили ему семью, и несколько лет он жил у нас в доме. Впрочем, почему тогда? Мы и теперь одна семья, хоть и разлетелись все чуть ли не по всему миру.
Наконец Димка с Борисом допели свою последнюю частушку и стали собирать и прятать наш нехитрый театральный реквизит.
Время уже было позднее и пора было отправляться спать, о чем нам и напомнил Владимир Сергеевич Никольский. Он так вошел в роль режиссера, что даже после окончания репетиции продолжал чувствовать себя руководителем.
— А теперь всем спать! — громко скомандовал он. — И чтобы к завтрашнему вечеру все наконец выучили свои роли!
Усталые, все потянулись по своим каютам.
После обеда к нам в каюту неожиданно ворвался Борька. Нет, ну не то чтобы ворвался, постучался сначала, разумеется. Все-таки Борис — человек воспитанный.
Но потом, подлетев к шкафу, он стал вытаскивать из него все Лялькины шмотки и бросать их на кровать. Мы же как раз в это время лежали на этой самой кровати, потому что после обеда решили немного отдохнуть.
— Что-то я не совсем понимаю, — Лялька лениво приподнялась на локте, — это что еще за шмон?
А Борька, продолжая метать из шкафа эксклюзивные тряпки, радостно сообщил:
— Собирайся, любимая, мы переезжаем. Я нашел пустую каюту.
— О, господи! — только и смогла вымолвить я. Мы здесь, на этой самой «Пирамиде», и пробудем-то всего каких-нибудь две-три ночи, а он и этого не может потерпеть.
Я с кряхтеньем поднялась с кровати.
— Ну и где она, эта твоя каюта? — спросила я. — Давай показывай.
Я сдернула со спинки стула свою сумочку, сгребла с кровати спящую Дульку и, указав Борису на дорожную сумку, которую даже еще и не разбирала, направилась к выходу.
— Номер для новобрачных свободен, — бросила я на ходу.
— Типун тебе на язык, — крикнула мне вдогонку Лялька.
А Борька с моей сумкой на плече резво поспешил следом и благодарно загундел:
— Марьяша, ты уж извини, но сама понимаешь...
Я с улыбкой посмотрела на Лялькиного бойфренда.
— Понимаю. Чего уж тут не понять?
Это вот Лялька дура чего-то не понимает. Ну уж выходила бы замуж за Бориса. Чего мужика мучить? Неплохой ведь мужик. И любит так... Да ведь и Лялька его любит. Только почему-то не признается.
Мы спустились вниз по лестнице, прошли по коридору, устланному ворсистым мягким ковром, и остановились возле одной из дверей, ничем не отличавшейся от всех остальных. Она была такая же дубовая, с такой же красивой медной ручкой и с такой же медной табличкой вверху, на которой значился номер каюты. Вот только номер этот был тринадцатый.
«Тьфу, черт! — выругалась я про себя. — Вот спасибо, так спасибо!»
Я с неудовольствием покосилась на Бориса. В воздухе и на воде я отчего-то всегда становлюсь ужасно суеверной. А тут мало того, что яхта называется «Пирамидой», что само по себе уже ничего хорошего не обещает, так еще и номер каюты тринадцатый.
Но Борька моего настроения не прочувствовал и, широко распахнув дверь, радостно провозгласил:
— Вот здесь, Марьяша! Проходи. Каюта, правда, не такая большая, но зато удобная и от кают-компании недалеко. Так что к ужину будешь приходить первая.
«Как будто бы это так важно», -— с сарказмом подумала я, однако вслух вежливо произнесла:
— Очень хорошая каюта. Нам с Дулькой хватит. Ты только собакин туалет сюда перенеси.
— Туалет? — не понял Борька. — Какой туалет?
— Собакин. Он там в ванной стоит.
Борька удивленно вытаращил на меня глаза, видно, про собачьи туалеты он прежде никогда ничего не слышал, но будучи человеком, заинтересованным в моем переезде, спорить не стал и, резво развернувшись на каблуках, спешно покинул мою новую каюту.
«Бедный богатый бизнесмен, — пожалела я Борьку. — Видно, у него никогда не было ни кошки, ни собаки».
Я кинула Дульку на кровать, и та, осмотревшись по сторонам и покружив немного по покрывалу, очень скоро свернулась клубочком и снова закрыла глаза. Что-то она сегодня особенно разоспалась. Видно, качка на нее так действует.
А каюта и правда была неплохая. Не такая большая, как та, наверху, но вполне комфортабельная и в меру просторная. Помимо кровати, здесь были встроенный шкаф, небольшой столик возле иллюминатора, кресло и... и в общем-то все. В каюте действительно больше ничего не было. Правда, душ и туалет имелись. А что еще надо? В конце концов не буду же я целый день в каюте сидеть. Днем у нас намечаются экскурсии по каким-то там историческим местам. Мы же ведь будем мимо чего-нибудь проплывать и где-то останавливаться, в смысле причаливать.
Тут в дверь громко постучали.
— Туалет заказывали? — крикнула из-за двери Лялька. — Тогда открывайте.
— А никто и не закрывался. — Я широко распахнула дверь.
За порогом с Дулькиным туалетом в руках стояла Лялька, а за ее спиной маячил Климов.
— О, так мы, оказывается, соседи! — осклабился он. — Очень рад и готов по-соседски, кроме Бориса Григорьевича охранять также и вас.
Он осклабился еще больше, а я недобро глянула на настырного секьюрити.
— Не думаю, что Борис Григорьевич придет в восторг от того, что в рабочее время вы решите подхалтурить на стороне, — отрезала я и даже не улыбнулась для приличия. У Климова вытянулась физиономия.