Жечь мосты и грабить корованы
Шрифт:
В конце коридора, куда мы пришли, оказывается, была еще одна лестница, ведущая вниз в трюм, как бы запасная, а может быть, для команды корабля. Я про нее даже и не знала вовсе. Мы-то пользовались главной лестницей, которая располагалась посередине коридора и была более широкой и не такой крутой.
Климов первым вошел в проем и прежде, чем начать спускаться, сначала перегнулся через перила и посмотрел вниз.
— О черт! —донеслось до нас. — Да что же это такое?!
Я топталась позади всех и за спинами мужчин ничего не видела,
Я попыталась просунуться с одной стороны, потом с другой, но у меня ничего не получалось. И тогда я дернула за рукав сына.
— Степанчик, что там происходит? — спросила я. — Я ничего не вижу.
— Я тоже, — ответил Степка и попытался протиснуться чуть вперед.
— Но ты же на полголовы меня выше. Как ты можешь не видеть?
— Могу. Потому что у меня глаза, а не перископы, — прошипел Степка. — И перестань толкаться.
Он попытался протиснуться еще немного вперед, но тут в проеме двери появился Климов, и все тут же подались назад.
— Что там, Игорь? — первым спросил Борька.
— Что?! — Это уже выдохнули хором мы.
Климов окинул нас растерянным взглядом. Первый раз я видела у него такие глаза. Обычно он смотрит на всех уверенно, чуть насмешливо и так, как будто бы все про всех знает. Тут же всю его уверенность, как корова языком слизала.
— Там, кажется, ваша аспирантка... — Он посмотрел на отца и снова скрылся на лестнице.
— Кто?! Алла?!
Отец опрометью кинулся вслед за Борькиным телохранителем, но тот сразу же его осадил.
— Осторожнее, Викентий Павлович! Здесь очень крутая лестница. Шею можно сломать, как нечего делать.
И тут снизу до нас донеслись чьи-то испуганные голоса. Наверно, кто-то из корабельной команды появился. Кричали что-то неразборчивое и, кажется, звали на помощь.
А мы вместо того, чтобы прийти им на помощь, суетливо толпились возле узкой лестницы, толкались и только мешали друг другу. И поскольку я стояла в самом конце этой толпы, до меня очередь дошла бы не скоро, а ждать уже просто нервов не хватало.
И тогда я сообразила, что в трюм можно спуститься и по главной лестнице, и это будет, пожалуй, даже быстрее, чем ждать своей очереди, стоя здесь позади всех.
Я развернулась и ринулась назад по коридору. Но оказалось, что не одна я такая умная. Впереди меня уже бежали Димка и Степка. И когда только они успели мимо меня прошмыгнуть?
За одно мгновение мы слетели вниз по лестнице, пронеслись по коридору до конца и... уперлись в глухую стену. Очевидно, вторая лестница вовсе не соединяла коридоры спальных этажей, то есть верхней палубы и трюма, а была предназначена для каких-то иных целей. Скорее всего ею пользовалась команда, и она вела в рабочие помещения.
— Назад! — скомандовал Димка, и мы снова побежали на верхнюю палубу, только теперь уже в обратном порядке.
Первой теперь бежала я, за мной — Степка, а последним несся Димка.
— Интересно, — пыхтел он сзади, — куда же ведет
Мне это тоже было интересно.
Обратно на верхний этаж мы прибежали как раз вовремя. Все уже благополучно спустились по лестнице, и она была свободна. Я тут же хотела было ринуться вниз, но Димка меня остановил и чуть ли не за шкирку оттащил от перил.
— Куда разлетелась? — прошипел он. — Шею себе хочешь свернуть? Не видишь, какая крутизна? — И первым не спеша начал спускаться по лестнице.
Мне ничего не оставалось делать, как тоже осторожно переступать со ступеньки на ступеньку и черепашьими темпами спускаться следом за ним. При этом сверху надо мной нависал и толкался Степан, а внизу толпились и галдели чуть ли не все обитатели нашего корабля. И когда они только успели сюда понабежать? Впрочем, на самом деле это мне только так сверху показалось. Понабежали всего только два матроса, кок и помощник капитана, а остальные были все те же — наши. Они сгрудились под лестницей и, толкая друг друга, рассматривали что-то на полу.
Из середины толпы раздался голос Никольского.
— Дайте какую-нибудь простыню или одеяло. И перенесите ее подальше отсюда, к стене. Да не толпитесь вы, как стадо баранов!
Судя по всему, Владимир Сергеевич был чрезвычайно взволнован и даже огорчен, иначе он не позволил бы себе такого грубого выражения про баранов, тем более при дамах. Обычно он выражается очень корректно и вежливо. Но сегодня его что-то сильно вывело из равновесия. И я уже догадывалась — что.
Ввинтившись в толпу и протиснувшись между отцом и Димкой, я влезла в самую середину и увидела Аллочку Переверзеву. Она лежала на полу в неестественной позе со странно вывернутой шеей. Лицо и обнаженные руки были в ссадинах и царапинах, а светло-голубые джинсы порваны в нескольких местах.
— Господи, — прошептала я в ужасе, — кто это ее так?
То, что бедная Аллочка была мертва, и дураку было понятно. С такой неестественно вывернутой шеей долго не проживешь. Но тетя Марго тем не менее спросила у Владимира Сергеевича:
— Володя, она жива?
Стоящий рядом со мной Борька только зыркнул на нее неодобрительным взглядом и, достав из нагрудного кармана рубашки телефон, отошел в сторону.
«Наверно, все-таки в милицию решил позвонить, — подумала я, одобрив Борькины действия. — Давно пора было. Вот если бы раньше позвонил, может, тогда второго убийства и не случилось бы».
Я почему-то сразу решила, что Аллочку именно убили, а не она сама умерла.
Впрочем, я ошиблась. Нет, не по поводу Аллочки, а насчет Борьки. Оказалось, что он звонил вовсе не в милицию, а куда-то еще. Он бросил в трубку несколько малопонятных отрывистых фраз, из коих я поняла только то, что что-то удвоилось или, наоборот, что-то надо удвоить. Ну то, что за последние двенадцать, часов трупов на корабле стало в два раза больше, — это точно. Но вот что надо было еще удвоить, я не поняла.