Жечь мосты и грабить корованы
Шрифт:
— Кто там? — донесся из-за двери испуганный мужской голос. — Кто?
Так я ему и сказала — кто. А то он сам не знает. Я схватила другую банку — поменьше и приготовилась метнуть ее в убийцу. Пусть только откроет дверь. И метнула бы, если бы не услышала:
— Свят-свят... Да кто же там?
Это «свят-свят», произнесенное испуганным голосом, несколько меня отрезвило. Как-то это было не по-убийственному. И я задала встречный вопрос:
— А там кто?
— Брат Епифаний.
От нахлынувшего на меня невероятного облегчения я выронила и вторую
«Спасибо тебе, Господи! — вознесла я мысленно благодарность Всевышнему. — Как это кстати».
Я перепрыгнула через валявшиеся на полу осколки и, подскочив к двери, прямо-таки прилипла к замочной скважине.
— Откройте за ради Христа! — закричала я в отверстие. — Христом-богом прошу! — Непродолжительное пребывание в святых стенах заметно отразилось на моем лексиконе.
Снаружи лязгнула задвижка, дверь приоткрылась, и в образовавшуюся щель просунулась голова в черной бархатной скуфейке.
— Ой! — сказала голова, ударившись о мой лоб, потому что в это же самое время я тоже дернулась к выходу. — Вы здесь чегой-то?
Глупый вопрос — чего это я здесь? Не по своей воле, разумеется.
Я пулей выскочила из своего заточения и, прошмыгнув мимо бородатенького старичка, завертелась на тропинке, оглядываясь по сторонам. Никого поблизости видно не было, в смысле никого, похожего на убийцу.
— Вы здесь никого подозрительного не видели? — я бесцеремонно схватила деда за рукав. — Меня здесь кто-то запер. Это наверняка убийца.
Дедок в черном подряснике, перепоясанном грубой пеньковой веревкой, сначала аж присел от моего неожиданного заявления, а потом вскинул в изумлении руки и мелко-мелко закрестился.
— Свят-свят-свят, — запричитал он. — Какой еще убийца?
Я посмотрела на старичка внимательнее. Он был примерно такого возраста, как и Фира, и такого же маленького роста. И судя по его простой и, я бы даже сказала, аскетической одежде, можно было предположить, что должность его в этом монастыре совсем не высока. Может, он только этой кладовой и заведует. Так сказать, огурцами и помидорами руководит.
— Послушайте, дедушка, — обратилась я к старичку. — Ой, простите, не знаю вашего звания...
— Брат Епифаний.
— Брат?.. Послушайте, брат... — я запнулась и замолчала. Такое запанибратское обращение к пожилому человеку с первого раза мне как-то не далось, и я перешла на более привычный для меня светский язык. — Уважаемый Епифаний, — сказала я. — Вы случайно не видели, кто меня здесь запер?
Старичок еще больше занервничал. Он сорвал с головы скуфейку, смял ее в кулачке и прижал к груди. При этом он смотрел на меня такими жалобными глазами, что я даже не знала, что и подумать.
«М-да, — подумала я, глядя на деда, — все-таки монашеская жизнь — а брат Епифаний явно принадлежал к этой братии — накладывает определенный отпечаток на скорость мысли и действия. И вряд ли я от этого «брата» быстро сумею добиться чего-нибудь толкового». Но дед вдруг неожиданно ожил.
—
— Что? — не поняла я. — Что — вы?
Дед еще крепче прижал скуфейку к груди и, глядя на меня виноватыми глазами, повторил:
— Наверно, это я дверь на задвижку закрыл. Я давеча за грибами и солеными огурцами приходил, а потом собирался еще и капустки с помидорами прихватить. В приходе нынче праздник — именины протодьякона. Вот на стол и собираем, торопимся. Я и замок-то поэтому вешать не стал. Зачем его вешать, ежели я скоро ворочусь? А вот на задвижку дверь, видать, закрыл, хотя с другой стороны, вроде бы и не закрывал... Или закрыл? — Дед почесал затылок, припоминая, закрывал он дверь или нет, но, так ничего и не вспомнив, вдруг неожиданно строго спросил:
— А вы-то там, собственно, что делали?
Я поглядела на старика и чуть было не расхохоталась. Вот так фокус. Я тряслась от страха, думая, что меня запер убийца, а это, оказывается, был всего-навсего служка.
— Простите, уважаемый брат Епифаний, — едва сдерживая смех, произнесла я. — Я от экскурсии отбилась и случайно зашла в этот сарай...
— Кладовую, — поправил меня старичок.
— Кладовую, — повторила я. — А вы меня там заперли.
Я не удержалась и все-таки прыснула. Может, не так уж это было и смешно, что я оказалась запертой в сарае, но зато так было радостно и весело снова оказаться на воле, на солнышке и вообще живой и невредимой, что я рассмеялась.
Дедок тоже очень обрадовался, что я на него не обиделась, и захихикал вместе со мной.
— А я иду и слышу что-то странное доносится из кладовой: «Дашь-дашь, дашь-дашь...»… Чего дашь, кому дашь? Ну думаю, не иначе как привидение в кладовой завелось.
Мы снова расхохотались. Дед от собственной шутки, а я оттого, что меня снова приняли за привидение. Ну вечно меня заносит не туда, куда надо.
Своих я нагнала уже почти на выходе с территории Спасо-Преображенского монастыря. Экскурсовод, женщина милая и, похоже, знающая свое дело, но с чрезвычайно плохой дикцией, советовала на прощание посетить выставку каких-то там ремесел...
— ...Это на йедкость къасивейшее зъелище, — уговаривала она нашу толпу. — Не пъикоснуться к столь пъекъасному — это пъосто пъеступление...
Наши с готовностью кивали головами и рады были прикоснуться уже к чему угодно, только бы поскорее уйти с солнцепека и избавиться от этой симпатичной дамы с ее логопедическими проблемами. Вряд ли они вообще поняли хоть что-то из того, что она два часа им вещала, и давно бы уже отсюда сбежали, если бы не мое неожиданное исчезновение.
Первым мое отсутствие заметил Степка. Он, по его версии, на какое-то мгновение отвернулся, чтобы прочитать табличку на соборе, и в этот, дескать, момент я и сбежала. Тоже мне заявки — «сбежала». С какой это стати мне куда-то сбегать? Никуда я не сбегала. Просто случайно отстала, и все.