Жечь мосты и грабить корованы
Шрифт:
— Евгения Матвеевна, — спросила я, — а когда Кон... то есть, когда Дима ушел от меня и хлопнул дверью, вы больше ничего не слышали?
Соламатина, которую я прервала на каком-то интересном месте ее рассказа (а она уже что-то трындела Димке про свою молодость), взглянула на меня с раздражением.
— Да ничего я больше не слышала, — отмахнулась она. — Ну разве, что Самсонов еще раз прошелся по коридору и все. — И она снова переключила все свое внимание на Димку.
«Вот тебе раз! — ахнула я. — Опять Самсонов. И чего это он расходился по нашему коридору, когда его каюта находится на
Я настолько была обескуражена полученной информацией, что, оставив Димку одного на растерзание старой профессорше, сразу же побежала искать отца. Мне было просто необходимо немедленно выяснить, по какой такой причине он неоднократно появлялся в нашем коридоре в ночь убийства.
Отца, по всей вероятности, следовало искать в кают-компании, где готовился вечер русского романса. И хотя ему в его теперешнем состоянии было совсем не до песен, оставить гостей без внимания он, разумеется, не мог. Поэтому я прямиком побежала на звуки рояля и оказалась права.
Только я добежала до дверей кают-компании и даже не успела войти внутрь, как двери распахнулись, чуть не ударив меня при этом по лбу, и навстречу мне стремительным шагом вышел отец.
— Марьяша, — наткнувшись на меня, спросил он — ты не видела Альбину Александровну? Николай Васильевич хочет исполнить с ней дуэтом романс «Приди, приди...»
Я схватила отца за руку и потащила подальше от дверей и людей. Для конфиденциального разговора лучше было обойтись без свидетелей.
Но отцу было, видно, не до разговоров, он вообще пребывал в отвратительном расположении духа. Поэтому, остановившись, он с раздражением выдернул свою руку из моей.
— Да куда ты меня тащишь? Мне Альбина нужна.
Но я продолжала тянуть его за рукав.
— Скажи, пожалуйста, — спросила я напрямик, — был у тебя роман с твоей аспиранткой Аллочкой или нет? — Я в упор уставилась на отца.
Что он ответит? Да или нет? Действительно ли он заходил в каюту к Аллочке, или же Соламатина все это придумала?
Отец задрал брови аж до самых корней волос.
— Ты что, Марьяша, — вспыхнул он, — белены, что ли, объелась? Если бы у меня был с ней роман, стал бы я ее приглашать, когда мама здесь. Ты вообще в своем уме?
У меня несколько отлегло от сердца. Действительно, чего это я? Разве мог отец одновременно пригласить на день рождения жену, хоть и бывшую, и любовницу. У него было много недостатков и главный — чрезмерная любовь к женщинам. Но при всех своих недостатках отец никогда не забывал про такое понятие, как деликатность. И значит, либо старая сплетница Соламатина наврала, что слышала, как отец заходил к Аллочке, либо все-таки она ошиблась.
— Прости, пожалуйста, — я взяла отца под руку и пошла рядом вдоль борта яхты, — но Евгения Матвеевна сказала, что слышала, как той злополучной ночью, когда была убита Вероника, ты якобы заходил в каюту к Аллочке, но обнаружив там более молодого соперника... — Я осеклась и виновато посмотрела на отца. — Это Соламатина так сказала про соперника, — поспешно пояснила я, — не я. Так вот, обнаружив там... — я снова запнулась, — ... короче, она сказала, что ты ушел.
В другой ситуации, услышав про себя такие слова, отец начал бы сразу кричать, что старая
От дикой, глупой, ужасной мысли, пришедшей мне в голову, мороз пополз по моей спине.
— Папа, — чуть не плача, пролепетала я и вцепилась в рукав его свитера, — скажи, где ты был той ночью?
Очевидно, у меня был такой несчастно-отчаянный вид, что отец даже испугался.
— Ты чего, Марьяшка? — он обнял меня за плечи. — Ты что реветь, что ли, вздумала?
Потом, видно, до него дошло, в чем я его подозреваю, и, опустив сразу руки, он с возмущением возопил:
— Ты что это про меня подумала, несчастная?! Что ты про меня подумала?! Что я?!..
Отец в нервах забегал передо мной по палубе, а я забегала вслед за ним, пытаясь оправдаться.
— Да ничего я не подумала. Что ты так раскипятился? Просто я пытаюсь восстановить картину той ночи.
— А ты что следователь? — Отец никак не мог успокоиться. — Тебя кто уполномочил?
Тут уже и мое терпение лопнуло, и я тоже заорала:
— А что ты, собственно, разорался?! Между прочим, жену твоего друга уби...
Не успела я докричать все, что хотела, как чья-то неделикатная рука бесцеремонно зажала мне рот.
Это оказался Климов. Сначала он немного подержал меня мертвой хваткой, пока я брыкалась и дергалась, потом отпустил и, обидно погрозив пальцем, тихо произнес:
— Вы почему это, барышня, тут так разорались? Зачем подробности следствия выбалтываете?
Климов не был, как обычно, наигранно учтив и подчеркнуто вежлив. Напротив, он был сердит. Но меня не испугали ни его недовольство, ни сердитость. Я обиделась за «барышню» и за «выбалтываете».
— У нас, знаете ли, здесь семейный разговор, — злобно отрезала я. — И попрошу вас в него не встревать.
Я снова ухватила отца за рукав и потащила за собой подальше от навязчивого секьюрити. Я не собиралась продолжать разговор в его присутствии.
Обескураженный моей неожиданной свирепостью Климов хмыкнул, но следом за нами не пошел и остался стоять на прежнем месте, искоса посматривая в нашу сторону.
— Так, значит, в ту ночь ты к Аллочке не заходил? — снова пристала я к отцу. — И вообще не ходил по нашему коридору? Выходит, она все врет, эта старая сплетница?
Отец опять промолчал и, более того, старался не смотреть мне в глаза.
Тут уж мне совсем стало нехорошо. Отчего он так изменился в лице? Даже если он и заходил к Аллочке, что в этом такого особенного? Будто бы я не знаю его любвеобильной натуры. Почему он скрывает сей факт?
— К Алле я действительно заходил, — тихо произнес отец, — вернее, не к ней, а к Кондракову. — Отец достал из кармана брюк носовой платок и вытер выступивший на лбу пот. — Просто я ошибся дверью и попал к Аллочке. Кстати, никакого молодого соперника, как ты говоришь, я там не видел. Врет все твоя Соламатина — она известная сплетница. Никогда бы ее не видеть, да вот только из-за профессора Соламатина, из-за Григория Ильича ее и терплю. Вот же дал бог жену!