Жечь мосты и грабить корованы

Михнегер Егор

— Ну ладно-ладно, — прервала я отца, — не отвлекайся. Жену ему не бог дал, а он ее сам выбрал. Короче, ты ошибся дверью. И что дальше?

— А дальше я хотел постучать в соседнюю дверь, но услышал, что Васька с Вероникой выясняют отношения, и не стал им мешать и ушел.

— А приходил зачем?

— Ну чтобы узнать, как там у них дела.

— Можно подумать, нельзя было это узнать по телефону. Ну хорошо, узнал. А зачем второй раз приходил? Соламатина сказала, что ты приходил дважды.

Отец снова вытер

со лба пот и, повернувшись ко мне, с раздражением спросил:

— Я не понимаю, это что допрос?

Кажется, я действительно зашла слишком далеко. Но в данном случае мною двигали не любопытство и не следственный азарт, боже упаси. Просто я хотела убедиться, что отец в истории с этими убийствами был совершенно ни при чем.

— Папа, — я взяла отца за руку, — ты ведь здесь ни при чем, ведь правда? Ты ведь не заходил к Веронике?

Слезы снова подступили к моим глазам, а отец все молчал и молчал. Наконец он чуть слышно ответил:

— Заходил.

— Что?! — вскрикнула я. — Заходил? Но зачем?

Отец оперся обеими руками о перила и стал как-то странно раскачиваться. Его поведение было настолько необычным, что я даже не заметила, как сзади к нам приблизился Климов. Видно, для него не существовало такого понятия, как деликатность.

— Ты не поверишь, — сказал отец, — но я снова ошибся дверью. Я ведь к тебе за анальгином ходил для Вики и снова ошибся каютой.

Да, отец действительно заходил ко мне за таблетками, вернее, мы столкнулись с ним на лестнице. Я еще тогда удивилась, как это мы смогли с ним разминуться.

— Я постучал в дверь, но никто не ответил, и я сам не знаю, зачем нажал на ручку, и дверь открылась. Она оказалась незапертой. В каюте горел свет, а на кровати лежала Вероника. Я еще тогда подумал, что снова попал к Аллочке. У обеих длинные светлые волосы, и я не сразу понял, кто это. А Вероника лежала на животе, и лица ее не было видно. Я сразу выскочил из каюты, неудобно как-то получилось — девушка лежит совершенно голая, а тут я...

— И вы испугались и умолчали об этом факте, — неожиданно встрял в разговор Климов.

Он подкрался к нам так тихо, что, услышав его голос, я аж подпрыгнула от неожиданности.

— Выходит, вы, Викентий Павлович, последний, кто видел Веронику, до того, как Кондраков поднял шум.

Я просто вся похолодела от ужаса. На что это Борькин телохранитель намекает? Он что хочет сказать, что это... отец Веронику... что ли?..

— Что вы хотите сказать? — дрожащим от возмущения и страха голосом начала я. Но Климов жестом велел мне замолчать.

Он обошел отца с другой стороны и, тоже оперевшись о перила, встал рядом.

— Так Вероника была тогда еще жива, — спросил он, — или нет?

Я замерла в ожидании того, что скажет отец.

— Не знаю, — ответил он. — Я как увидел обнаженную девушку, так сразу же выскочил

из каюты. Это уже потом, когда выяснилось, что Вероника убита, я вспомнил, что видел на полу пепельницу. Значит, выходит, что она была уже мертва. Но поверьте, — отец с мольбой посмотрел на Климова, — я, честное слово, ничего такого тогда не заподозрил. — Он посмотрел на меня. — Я еще тогда с Марьяшей на лестнице встретился, она меня видела...

Я энергично закивала головой.

— Да, это правда, — подтвердила я. — Я действительно встретила отца на лестнице, и он совершенно не был похож на убийцу. — Я ляпнула это ужасное слово и тут же закрыла рукой рот.

Климов глянул на меня с осуждением.

— Вы, Марианна Викентьевна, глупости-то не говорите, — покачал он головой. — Никто вашего отца в убийстве не обвиняет. Просто я пытаюсь восстановить картину.

Я поняла, что сморозила глупость. Как я вообще могла упомянуть в связи с именем отца это ужасное слово «убийца»?

И тут я вспомнила одну деталь.

— Послушайте, — воскликнула я, — но ведь когда мы прибежали в каюту Кондраковых, где лежала убитая Вероника, никакой пепельницы там не было. Помните?

Отец и Климов разом отцепились от бортика и повернулись ко мне.

— Да, действительно, — согласился со мной Климов, — пепельницы не было. И это значит... — Он повернулся к отцу.

— ...что убийца вернулся на место преступления и забрал улику, — закончил за него отец.

— Точно.

Все с облегчением вздохнули, как будто это умозаключение проливало хоть какой-нибудь свет на наше расследование.

На самом же деле ничего так и не было ясно. Кто убил Веронику? Кто столкнул Аллочку Переверзеву с лестницы? И вообще зачем все это было надо? Если бы хоть кто-то видел Веронику живой после скандала с мужем, то по крайней мере хотя бы можно было снять подозрения с Кондракова и переключиться на кого-нибудь другого. А так что? Подозреваемых становится все больше и больше, а воз и ныне там.

В этом момент распахнулась дверь кают-компании и оттуда высунулась чья-то голова. Кому она принадлежала, видно не было — мы стояли довольно далеко, — но по голосу можно было предположить, что принадлежала она академику Прилугину.

— Викентий Палыч! — крикнул академик в темноту. — Пора начинать. И где же в конце концов Альбина?

Он постоял с минуту, прислушиваясь к ночной тишине, но так ничего и не услышав — шум голосов и музыки, доносящийся из гостиной перекрывал все остальные звуки, — захлопнул дверь и скрылся в кают-компании. На палубе снова воцарилась тишина.

Отец тихо чертыхнулся.

— Вот только песен мне теперь и не хватало. И какого черта пришла ему в голову эта идиотская идея устроить сегодня эти дурацкие песнопения? Какие к чёрту романсы, когда тут такое творится?